Восточное путешествие
Шрифт:
Пьеса открывалась сценой, в которой царица отправляет восвояси очередного воздыхателя. Заморский принц в отчаянии. Он умоляет царицу смилостивиться над ним и подарить ему хотя бы еще одну ночь любви. Но царица непреклонна. Он ей более неинтересен. Ее прекрасное лицо не выражает ничего, кроме нетерпения. Несчастный принц покидает опочивальню, заверив зрителей, что непременно покончит жизнь самоубийством, причем последним словом, которое сорвется с его обескровленных уст, будет имя прекрасной Маврикии, рожденной на погибель сильной половине мышиного мира.
Неискушенная публика с благоговением внимала каждому слову, произнесенному со сцены. К чести актеров следует сказать,
— Вы зря так нервничаете, виконтесса, — заметил султан во время очередной смены декораций.
— Неужели это так заметно? — ответил граф, стараясь придать своему голосу как можно больше кокетства.
— Не знаю, как другие, но я заметил. У вас подрагивают лапки. Хотя я не вижу никаких причин для беспокойства. Пьеса просто замечательная и актеры тоже подобраны великолепно. Это была очень хорошая идея основать любительский театр. Вы доставили мне огромное удовольствие, и потому сегодня вечером вас ждет заслуженная награда.
«Весь вопрос в том, какая», — подумал граф, но вслух сказал:
— Я рада, что угодила Вашему Величеству.
Султан был прав. Граф действительно нервничал. И чем ближе была развязка, тем тревожнее становилось у него на душе. Трудно сохранять философское спокойствие перед лицом неизвестности.
Но вот наконец жрецы вносят бездыханную Медею в храм и кладут ее на каменную скамью. А вот и Маркос с чудодейственным средством. Но Медее оно не помогает. Жрецы разбредаются по сцене. Мавродий остается один у тела Медеи. Он принял решение. В последнем монологе он просит у богов устроить ему встречу с возлюбленной на небесах. Вот он протягивает дрожащую лапу к флакончику с ядом и выпивает его. Маркос склоняется над Мавродием и оповещает всех, что юноша мертв.
Занавес. Аплодисменты. Крики «Браво!»
Зрители желают видеть исполнителей. Занавес снова раздвигается. На сцене только один актер, вернее, актриса. Она, видимо, все никак не выйдет из образа. Аплодисменты не прекращаются. На зов зрителей из-за кулис появляются другие актеры во главе с великолепной Мюнире. Они обступают скорчившееся на подмостках тело Марселины. Пытаются ее расшевелить. Но тщетно. Марселина остается неподвижной. Больше всех суетится Мюнире.
Проходит минута. Две. Три. Теперь уже всем понятно, что на сцене произошло что-то такое, чего нет в тексте пьесы.
Старший евнух поднимается на сцену и склоняется над Марселиной. Потом поднимает голову, ловит взгляд Его Величества и медленно качает головой. Он бледен.
Словно сквозь пелену, граф слышит тихий голос султана:
— Что… что он хочет сказать?
— Я не знаю, — так же неуверенно отвечает граф.
В этот момент старший евнух опускает лапку Марселины, и она со стуком падает на пол.
— Почему он не спускается? Почему не посылает за доктором? — продолжает вопрошать султан.
Однако он и сам словно прирос к месту. В глубине души он уже знает ответ на эти вопросы, и это знание отнимает у него все силы. Знает ответ и граф.
Не пройдет и часа, его узнают все: Марселина, невеста великого султана, отравлена. Это уже успели подтвердить лучшие доктора столицы, прибывшие по первому зову владыки. Светила науки обследовали зрачки и ногти бесчувственной мышки, а также те части тела, к которым разрешалось допускать посторонних, и все, как один, пришли к выводу: северная красавица стала жертвой сильнодействующего яда, известного как «Аква Тофана». Впрочем, чтобы поставить этот же диагноз, старшему евнуху не понадобилось и одной минуты.
На
12. Граф выполняет обещание
— Я рада, что вы не забыли о своем обещании, граф, — сказала маркиза Пуазон, наполняя чашку графа де Грюйера зеленовато-желтой жидкостью из шарообразного фарфорового сосуда, по форме скорее напоминавшего лабораторную колбу, чем заварочный чайник.
— Как я мог забыть? Ведь вашему мастерству и прозорливости я обязан двумя жизнями — своей и не менее ценной для меня жизнью моего незаменимого соратника Марселя, — ответил граф, с сомнением поглядывая на странную жидкость, льющуюся тонкой струйкой в стоявшую перед ним чашку.
— Кстати, как он себя чувствует?
— Хорошо. Правда, немного грустен.
— Что же его печалит?
— Я спрашивал его, но он только отшучивается. Говорит, что сильно огорчен тем, что ему так и не довелось стать султаншей. Думаю, на самом деле он не может забыть свою новую подругу Мефтун. Кажется, он впервые по-настоящему влюбился.
— Бедняга! Мне его искренне жаль. А Его Величество султан? Он, я думаю, тоже немало опечален?
— Да. Я оставил его убитого горем. Но все проходит. Когда-нибудь эта рана тоже затянется.
— Он кого-нибудь подозревает?
— Да, конечно. Хотя сейчас его сердце настолько сковано печалью, что мысль об отмщении еще не захватила его целиком. Но он не может не думать о личности убийцы. Поначалу он решил, что это дело лап ослепшей от жадности Михрибан, но после нашего разговора в душе его поселились сомнения.
— Вы подсказали ему имя отравительницы?
— Нет. Но я попытался убедить его, что у другой его жены тоже был мотив для убийства, да и ума у нее предостаточно, чтобы отвести от себя удар, подставив одну из подруг. Я оставил султана в глубоком раздумье. Законы султаната очень суровы по отношению к отравительницам. Я слышал, их жестоко истязают, прежде чем утопить в море. Поэтому я не удивлюсь, если в конце концов султан воздержится от наказания. Во всяком случае, я сделал все для того, чтобы склонить его к этому решению. Мюнире пребывает в уверенности, что исчезновение Марселины — целиком и полностью ее заслуга. Но торжествовать она будет недолго. Я сомневаюсь, что ей когда-либо удастся вернуть расположение своего царственного супруга. Она просчиталась, недооценив его привязанность к Марселине.