Восточный вал
Шрифт:
— Но ведь по существу этот подземный город может стать столицей СС, — вполголоса проговорил Хауссер. — И потом, если бы вы стали комендантом, то обратились бы к Гиммлеру и самому фюреру с просьбой поручить охрану «СС-Франконии» дивизии «Дас Рейх». Я, старый солдат, понимаю это только так.
— Вы бы так сразу и сказали, господин бригаденфюрер, — снисходительно улыбнулся Скорцени своей окаймленной шрамами «улыбкой Квазимодо».
— А о чем, позвольте вас спросить, мы вот уже в течение получаса толкуем с вами?! — не стал уходить от сути интриги командир дивизии СС «Дас Рейх».
И снова сдержанное офицерское
Фюрера пока что не было. Все присутствующие нетерпеливо ждали его, располагаясь у окон-бойниц, у камина или двух небольших «картежных» столиков. И лишь Скорцени опустился в свое кресло у «круглого стола рыцарей короля Артура» и, блаженно вытянув ноги, вальяжно откинулся на его спинку. При этом он презрительно игнорировал удивленные взгляды кое-кого из принадлежащих ко «внутреннему кругу посвященных».
Скорцени как бывшему фронтовику не нравилось, что принадлежащие к Черному Ордену эсэсовские чины все больше отдалялись от армейских частей ваффен-СС, представавших теперь в качестве низшей касты. Он считал такое положение вещей несправедливым.
Это было первое совещание высших посвященных, которое фюрер собирал в «Вебельсберге» после покушения на него и подавления «заговора генералов». И поскольку маховик репрессий еще только раскручивался, то многие из призванных сюда все еще чувствовали себя неуверенно. Если сами не принимали участия в заговоре, то знали о нем, обязаны были знать, или, в крайнем случае, вся вина их в том и заключалась, что не знали и не упредили заговорщиков.
Увидев рядом с собой бригаденфюрера Вильгельма Монке, Скорцени хотел приподняться, однако генерал СС великодушно налег рукой на его плечо, разрешая не вставать.
— Вы, Скорцени, — единственный из всех берлинских бонз СС, чья совесть перед фюрером чиста, — довольно громко, не опасаясь быть услышанным остальными адептами «внутреннего круга», произнес он.
— Не уверен, что фюрер догадывается об этом, — с мрачной иронией заметил Скорцени, — но лично мне слышать приятно. Тем более — из ваших уст.
— Догадывается, штурмбанфюрер, догадывается. И теперь я знаю, что если русские все же ворвутся на территорию Германии, вы останетесь верным фюреру до конца. Как и я [9] .
— И пусть никто не смеет усомниться в этом, — сурово молвил Скорцени.
— А значит, все мы, кто предан фюреру, можем положиться на ваше мужество и ваш диверсионный талант.
— Попытаюсь не разочаровать вас, — кротко заверил его Скорцени. Он так и не определился, как ему вести себя в таких случаях, а потому, оказываясь на гребне подобной похвалы, всегда терялся.
9
В апреле 1945 года, в последние дни существования рейха, бригаденфюрер СС Монке сам вызвался стать (и был назначен фюрером) командиром боевой группы по обороне правительственного
— Для всех нас вы — образец мужества. Ордену СС повезло, что у нее есть такой кумир, такой рыцарь! И фюрер не может не понимать этого.
Вместо ответа Скорцени с уважением взглянул на Золотой крест, которым фюрер совсем недавно наградил Монке за участие в боях на Западном фронте. Это еще два-три месяца назад награждение подобным орденом кого-либо из генералов не вызвало бы у первого диверсанта рейха никакого интереса. Теперь же комдив Монке оказался одним из немногих генералов, которого после подавления заговора фюрер хоть как-то — в чине, должности или в награде — уважил.
Особенно это касалось генералов вермахта, в присутствии которых фюрер уже не раз подтверждал, как горько он сожалеет, что не подверг свой офицерско-генеральский корпус чистке, как это сделал в свое время Сталин.
Все, кто встречался в эти дни с Гитлером, знали, что у него вырабатывалось неукротимое отвращение к генеральским мундирам и фельдмаршальским жезлам. Генеральский корпус рейха приобретал в его глазах хищный облик притихшего на время террариума.
— Я решил быть там, где находятся последние из рыцарей короля Артура, — на ходу извещал высокое собрание приближающийся к обер-диверсанту и Монке бригаденфюрер Пауль Хауссер.
— С вашего позволения, — с великосветской холодностью отреагировал командир дивизии «Адольф Гитлер».
— Позволю себе напомнить, что, как всякий истинный солдат, Скорцени начинал свое восхождение в составе дивизии «Дас Рейх».
— Сам Скорцени давно забыл бы об этом, если бы вы без конца не напоминали ему, — саркастически парировал Монке, заставив обер-диверсанта мстительно улыбнуться.
— Об этом мог бы забыть кто угодно, но только не Скорцени, я, старый солдат, понимаю только так.
— Если бы такой парень, как Скорцени, — тыкал указательным пальцем в грудь своего соперника Монке, подтверждая давно закрепившуюся за ним привычку, — служил у меня, то не оставался бы до сих пор в майорах.
— Или же до сих пор ходил бы в капитанах СС. И потом, в моей дивизии он ведь только начинал свою службу, — парировал Хауссер, и лишь теперь оба они вспомнили, что при их схоластическом споре присутствует сам Скорцени. Открыв это для себя, генералы растерянно и в то же время виновато уставились на обер-диверсанта рейха.
— В дивизии кого из вас я бы ни продолжал свою службу, господа, бригаденфюрером мне уже все равно не стать, — успокоил их Скорцени.
Ни для кого не оставалось тайной, что Монке и Хауссер давно соперничали за право считаться командиром самой приближенной к фюреру дивизии СС. Причем провоцировал это соперничество сам Гитлер, который почему-то время от времени отдавал предпочтение дивизии «Дас Рейх», а не той, которая носила его собственное имя.
Этим-то Хауссер и пользовался. И в «СС-Франконию» рвался — тоже исходя из этого, не понимая, почему его гарнизон должны составлять два полка дивизии СС «Мертвая голова». Скорцени — комендант «Лагеря дождевого червя», а он, Хауссер, начальник его гарнизона. Такой расклад вполне устраивал уставшего от войны генерала.