Восток. Запад. Цивилизация
Шрифт:
Не в этой жизни.
Чарльз переступил порог и прищурился.
Ярко. Надо же, до чего яркий свет… и вовсе не факелы. Факелы остались за дверью, что захлопнулась за его спиной. А здесь электрические лампы. Висят переспелыми грушами.
Дышать тоже легче.
Что-то там, сверху, гудит, но света много и за щитом его не разглядеть, что именно.
Зал?
Несомненно. Один из нескольких. Неправильная форма. Тот же камень, но вычищенный, выскобленный докрасна. Кое-где его прикрывают полки. И на полках уже стоят камни причудливых форм.
Люди?
В первое мгновенье показалось,
Пожалуй.
И оценивать будут его.
Проклятье, а ведь он и вправду может не вернуться. Вот Милисента расстроится-то… и сам дурак. Как есть. Но что уж теперь переживать? Поздно.
– Эй, - Чарльз оглянулся, чтобы убедиться, что дверь заперта. И Авель, кем бы он там ни был на самом деле, входить не стал. – Есть тут кто?
Он сделал шаг.
Что еще?
Столы. Длинные столы из тех, которым место в госпитале. Стоят, поблескивают металлом. Меж ними – столики, снова из госпиталя. Инструмент прикрыт, но Чарльз знает, он там есть.
И тело на столе.
На самом дальнем. Оно лежит под простыней, которая лишь обрисовывает очертания. Что это? Проверка? Глупая шутка?
– Эй… - голос тает и теряется. Пещера велика и формы неправильной. Она изгибается, уходя куда-то дальше, но пока не рассмотреть, куда именно. – Есть тут…
Еще шаг. Теперь становятся видны шкафы, высокие, в потолок. Со стеклянными дверцами, за которыми выстроились черепа. Они пялятся на Чарльза темными провалами глазниц.
И скалятся.
Человеческие? Он не настолько хорошо знает анатомию, чтобы утверждать со всей определенность. А тело на столе неподвижно. И… тянет убрать простыню.
Рука сама к ней тянется. И замирает.
Старая студенческая шутка? За такие и зубы выбить можно, но…
Простынь съезжает. И нет, не шутка. Девушка мертва. Какое смутно знакомое лицо. Чарльз её видел? Определенно. Бледненькое. И румянца нет. Косметики. Голова обрита, поэтому и черты искажаются. Это та, которая… смирная такая.
– За что её? – вопрос Чарльз задал в никуда, но его услышали.
– Эксперимент, - спокойно ответили ему. И затем из сумрака пещеры, того, что начинался за шкафами, выглянул человек. – Всего-навсего эксперимент.
– Над людьми?
Шея у девушки тонкая. И синяки на ней, которые кажутся яркими, словно кто-то испачкал руку в варенье, прежде чем схватиться за эту вот шею.
Кто?
Синяки есть и на плечах.
На ребрах.
– Если хочешь изменить мир для людей, то и опыты надо ставить над ними, - человек приближался медленно. Он шел, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух.
Болен?
Чарльз прищурился.
– Кто вы?
– Разве имя имеет значение?
– Пожалуй, нет, - он прикрыл девушку, которая осталась также безразлична. – Но надо же мне как-то вас называть. Брат… братом, простите, не могу.
– Мне говорили, что вы весьма… как бы это выразиться… щепетильны?
– Чистоплюй?
– Именно.
– У всех есть недостатки, - Чарльз повернулся к шкафам. – Это черепа ваших жертв?
– Что? Жертв? Тогда уж не моих, - человек засмеялся хриплым дребезжащим смехом. – Это скорее
– Большее, чем люди?
– От людей она неотделима. Люди… они всегда желали знать. Почему солнце садится и восходит. Почему идет дождь. Почему земля родит. Почему случаются болезни. Тысячи, тысячи тысяч вопросов, которые породили науку, а уж она в свою очередь – новые вопросы. Процесс познания неотделим от разума, - человек коснулся пальцем лба.
И наконец-то подошел достаточно близко, чтобы можно было его разглядеть.
– Кто вы?
Невысокий. Сутуловатый. И сутулость эта какая-то странная. Складки плаща, в который человек кутается, не скрывают её, наоборот даже, подчеркивают, что левое плечо у него выше правого. Что руку он поджимает к груди, а сама грудь будто утоплена в тело. Правая рука стискивает рукоять трости, простую, без фигур и серебра. И она нужна не для красоты – для опоры.
– Тот, кто должен был умереть.
– При пожаре? Много лет тому?
Лицо у него ровное, с кожей гладкой, которая бывает лишь у людей юных. И это тоже кажется неестественным. Даже не маска – хуже.
Это лицо притворялось настоящим.
– Вы и о том знаете? Орвуд? – губа человека дернулась. – Конечно, больше некому… предатель.
– Почему?
– Вы ведь вхожи в его дом, верно? И с младшим вас связывают отношения весьма дружеские.
– Это обвинение?
– Отнюдь, отнюдь… некроманты – весьма редки. Дар у них уж больно специфический. Разрушительный. И чаще всего первым делом он уничтожает владельца. А потому, если и просыпается вдруг у кого, то чаще всего сводит с ума…
Он подходил неспешно.
Кто все-таки? Хотя… Чарльз не знал тех людей.
– Вот и остаются древние рода, знающие, как сдержать эту силу… вас заинтересовали черепа?
– Откуда они?
Человек подошел совсем близко, и Чарльз ощутил острый химический запах, окутывавший его. Тот был столь неприятен, что Чарльз с трудом удержался.
– Это… эти с побережья. Там есть одно закрытое поселение. Старое весьма. Точнее было. Люди долгое время жили в изоляции, брали в жены родственников и вот… обратите внимание, какие неправильные формы, - он открыл дверцу шкафа и взял в руки череп. – Тяжелые надбровные дуги. Кость очень толстая. Выпирающие челюсти. Но это еще образец без дефектов. Там рождалось много уродцев. К сожалению, детские кости слишком хрупки и часто не получается сохранить. А вот это с южных островов. Тоже малая народность. И вновь же – отличия. Размер черепной коробки меньше… Африка.
Он брал один череп за другим. Доставал их бережно, разве что без трепета. Крутил.
Показывал.
Рассказывал.
А Чарльз слушал, не понимая… пока еще не понимая.
– Вот череп сиу… - на стол лег вытянутый желтоватый череп с острыми клыками. – Орка. И белого человека. Обратите внимание…
На что?
Пустые глазницы. Кость. Они ведь принадлежали кому-то.
– …емкость черепной коробки сиу даже визуально много меньше, чем у человеческого черепа. Большей частью за счет вытянутой формы и низкого купола. А следовательно, те части мозга, которые отвечают за интеллект, развиты у них куда слабее.