Вот оно - село ! (сборник)
Шрифт:
Дальше -- дубняк молодой. Непрочищенный, с орешником переплетается... Шумит, шумит...
– - Эх и лесок! Лет через двадцать -- тридцать какие богатыри будут! Хоть корабли строй!
– - Подходящий лесок! Два месяца назад гомельшанского мужика с перерезанным горлом нашли! И лошади пропали и подвода! На железном ходу! С мельницы муку вез... За таких лошадей теперь миллиардов пятьдесят отдай! Да и то еще купишь ли! Хороший лесок! Важнецкое дерево!
– - А хлеба, хлеба! Ишь как волнами перекатываются... Прямо хоть
– - Да что тут говорить?! Залюбуешься! Здесь всегда хлеба хорошие... Земля тучная. Это на раскорчевках, когда-то леса большие стояли!.. Земля тут добрая. В этом году еще дождей у нас маловато, а в хорошее дождливое лето, так хлеба до ветвей добираются... Да густые-густые, что камыш... Ступил шаг, и никто тебя не найдет... Прошлый год как косили, так на два тела наткнулись зарубленных... Когда б не жнива, вековать бы им там! Где ж в такой гущине их углядеть?.. Добрая земля, добрые места... красивые места!..
Дальше молодая поросль...
– - Ох и земляники! Глядите, дядько... Вон! Вон! Вон! Все усыпано... Вот, верно, бабам работы! А почему не видно никого?.. Не собирают, что ли?!
– - Да-а-а! Ягод, ягод! Как травы! Почему не собирают? Собирают! Да вот на прошлой неделе пошли из Гомельши по ягоды, так к вечеру прибежали голехоньки. Что смеху было?! И сорочки поотбирали!.. Раздели в лесу. А ягод у нас очень много... и хорошие ягоды! Эх, и места тут у нас! Благословенные места! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вот и Гомельша!
Высокая-высокая гора, за ней шпили церковные торчат...
Подымаемся...
Думается:
"Чьи руки эту гору сложили? Сколько их было? Немало видела она слез, плетей, крови! А теперь свободные гомельшане на свободной земле... И даже с такой высокой горы нигде ни единого пана не углядишь... Сколько глаз хватает -- все наше!" . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Под вечер назад!
Лес, вырубки, хлеба, орешник...
Попутчик на Пасеки...
– - Что это вы так крепко нажимаете? Краса какая! Глядите, дорога, как в пасть какого-то черного зверя, скатилась... Садитесь, отдохнем!
– - Нет, дядечка, давайте лучше поскорее домой... Красивые места... Благословенные места...
– - Да не бегите так! Боитесь, что ли?!
– - Это кто боится?! И чего бы мне бояться?! Спешу, очень спешу! Ждут меня. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Хоть бы орешник проскочить!
P.S. Банды, которые бесчинствовали в этих местах, теперь уже уничтожены...
1923 ______________________________________________________________________
В хвосте сила
Жарит...
До того жарит, что дед Панас, тот, что ни за что в жизни без шапки за ворота не выйдет, стоит сегодня за воротами, рукой глаза заслонив, без шапки и кличет:
– - А-ця-ця-ця-ця-цю!
Куры на погребице. Гуси в холодке, под "потребиловкой" (уже четыре года запертая стоит!), а Иванов стригунок, рыженький, что:
– - Ну и конь будет! Во, брат, конь! Да и не удивительно: с заводским случал -- вот оно и жеребец как жеребец!
Так тот стригунок стоит на выгоне, солнечными копьями пронзенный, да головкою только:
Так-так! Так-так!
"На все, мол, согласен".
Выскочишь из хаты (выскочишь, само собой, в таком виде, как только на селе это можно себе позволить), да и то, в чем выскочишь, хочется с себя содрать... Дерешь шкуру и ругаешься, что грудь у тебя не на пуговках. Расстегнул бы этак все сразу, распахнулся, чтобы дунуло туда и выдуло из тебя эти сорок градусов реомюровых.
К одиннадцати время идет...
В воздухе камертоны золотые:
Дз-з-з! Дз-з-з! Дз-з-з!
Медовые камертоны, что на спаса бабе Мелашке коржи подсластят, а на "страсть" свечку слепят.
Будет трещать и плакать перед "всех свербящих радости" та свечка желтая, старческими бабы Мелашки руками скатанная, а баба Мелашка будет стоять на коленях, бить поклоны:
– - Покрой нас, заступница, честным твоим семафором...
И прольет слезу баба Мелашка, моля у "заступницы" "семафора" на свою седую голову, преклоненную, ибо отколь знать бабе Мелашке, "семафор" ли у "заступницы", а "омофор" на железной дороге, или "омофор" у "заступницы", а "семафор" на железной дороге...
Камертонам медвяным нет до того дела:
Дз-з-з! Дз-з-з! Дз-з-з!
Они трудятся...
В лес! Под грушу, под дуб, под орешник!.. Под черта, под дьявола... Под что угодно, а то жарит!.. А то сверлом раскаленным голову тебе просверлит насквозь огненный глаз, что проткнул голубую перину меж двух пуховых облачков-подушечек! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...В лесу... Фу! Словно веером опахнуло...
Лежишь, и ни до чего тебе дела нет...
Убьет ли Пилсудский Шептицкого в их поединке или Шептицкий Пилсудскому черепную расколет коробку... Только иногда мыслишка в голове, как кирпич, тяжело повернется: "А лучше, чтоб этот того, а тот этого... Обоюдно".
...Жарит...
– - Тпр-р-р!.. Куда, Рябая?! Да куда ж это ты, Рябая? Скажи, а?! Тпр-р-р! Тпр-р-р! Да чтоб ты ж ему сдохла! Тпр-р-р!
В лесу содом... Трещит орешник, летят сухие ветки... Какая-то бешеная лавина мчится лесом к опушке...
И в этом шуме, в этой буре треска и топота, то и дело взрывается зло, встревоженно, со слезами: