Вот пришел папаша Зю…
Шрифт:
— Подавись моей простынью! — пожелала Ниловна, понимая, что потерпела поражение. — Век тебе на ней одной спать, мужика не знать.
— Фу, дура старая!
— А ты дура молодая!
Мимо них, скорбно поджав губы и закатив глаза, прошествовали сёстры: в каких ужасных условиях они вынуждены существовать!
Постепенно «хоромы», освобождаясь от белья, верёвок, сломанной мебели и прочего хлама, преображались, превращаясь в более-менее благообразную огромную комнату с тремя окнами, правда, больше похожую на спортзал. Наина Иосифовна уже мысленно прикидывала, как в ней разместить
Валентина Ивановна, решив, что её миссия окончена, пожелала новосёлам удачно обустроиться на новом месте и распрощалась.
Тем временем Наина Иосифовна с дочерью прошли смотреть кухню. По стенам кухни и коридора, тянулись ядовитые тёмно-зелёные панели, — видно, другой краски у жилконторы не водилось. Впрочем, потолок и остальная часть стены были так закопчены, что панели различались с трудом. В одном месте потолка отвалился огромный кусок штукатурки, обнажая дранку. По стенам стояли три газовые плиты, покрытые слоем жира, а трубы и провода были мохнатыми от многолетней копоти. В центре кухни кучковались разношерстные деревянные столы, с потолка свисала тусклая лампочка с чёрной от мух липучкой, а по стенам были развешены посудные полки с алюминиевыми коричневыми кастрюлями. По столам и плитам вольготно паслись стада тараканов.
Были также осмотрены ванная комната со скользкими, как в гроте, стенами, разбитая ванна, чёрно-серая внутри, и туалет, напоминающий привокзальный в захолустном городке.
Весь коридор был заставлен шкафами всевозможных времён. Тут были шкафы 40-50-х годов, основательные и неподъёмные, как та эпоха: их вынесли в коридор, приобретя более современные. Были шкафы современные, приобретённые по случаю ещё в застойные времена, в надежде на лучшую жизнь — то есть отдельную квартиру. Сначала эти шкафы тщательно береглись, оборачивались покрывалами, чтобы не поцарапалась полировка. Со временем, когда надежды на лучшую жизнь таяли, терялась и ценность шкафов. Покрывала снимались, шкафами начинали пользоваться. Порой эти шкафы ненавиделись, как виновники несбывшихся надежд. Потом они превратились в неотъемлемую часть коммунального коридора, как встроенная мебель.
Наина Иосифовна, закалённая жизнью, перенесла осмотр мест общего пользования мужественно, но Татьяна заметно сникла.
Тем временем в квартиру ввалились грузчики, и с ними — Гений Иванович Безмозглый, в силу своей универсальности будучи везде на подхвате.
— Ну чего, мебеля-то вносить? — поинтересовался он.
— Вносите! — распорядилась Татьяна.
В трудные минуты, когда отец депрессировал, она всегда брала бразды правления семьёй в свои руки. Точнее, обеими семьями — родительской и своей. Если разобраться, то настоящей главой семьи была именно она.
— Лёша, — обратилась она к мужу, — проследи-ка это дело.
Гений Безмозглый, деловито осмотрев комнату, присвистнул, выражая удивление её размерами, и подошёл к зарешеченному окну.
— О, с видом на помойку! — почему-то радостно воскликнул он.
Ёлкины бросились к окнам: действительно, под ними красовались три переполненных мусорных бака.
— Боря, можно сходить в жилищную контору и попросить перенести
— Из уважения… За прошлые, так сказать заслуги… — поддакнул Генька.
— Ну… если за заслуги, тогда ещё ближе пододвинут… — удручённо проговорил Борис Николаевич.
— Но как мы так жить будем? — недовольно спросил Борис-младший.
— А как все живут, так и мы будем! — отрезала вдруг Татьяна. Трудности, так же как и отца в политике, её мобилизовали. — Начинаем новую трудовую жизнь простого советского человека!
Алексей деловито распоряжался относительно вносимой грузчиками мебели и вещей, и вскоре спортзал стал похож на склад мебельного магазина, где волею случая приютились беженцы.
— Как же мы будем все в одной комнате? — растерянно спросила Наина Иосифовна.
— Можно перегородки как-нибудь поставить, — предложила Татьяна. — Гений Иванович, — обратилась она к Безмозглому, — вы не могли бы нам соорудить что-нибудь наподобие перегородок?
— О чём речь, Татьяна Борисовна! Сбацаем! — охотно откликнулся Генька. — Из чего?
Все вещи и мебель уже были внесены, но два больших шкафа оказались лишними для этой комнаты и стояли в коридоре.
— Вот из них и делай! — ткнул пальцем в шкафы Борис Николаевич.
— Боря… — заикнулась было Наина Иосифовна. Но супруг так грозно зыркнул на неё, что та сразу поняла всю суетность своего возражения.
— Сбацаем, президент! — согласился Генька, с готовностью юркнув за инструментами.
«Вот такие и революцию в семнадцатом сбацали, — подумал Борис Николаевич. — А чтоб их, всех этих гениев безмозглых…»
— Пилю-стругаю, ЭВМ починяю! — появился с инструментами Генька и с радостью набросился на президентские шкафы. — Как комнату делить будем? — живо поинтересовался он.
— На три части, наверное, — предположила Татьяна. — Часть папе с мамой, часть нам с Лёшей, и детская.
— Резон! — согласился Генька. — Три ж окна, значит, каждому по окну.
— Ма, у меня что же не будет своей комнаты? — недовольно спросил Борис-младший. — Я что, вместе с Глебкой жить буду? Мне заниматься надо, он мне будет мешать!
— Не боись, я и тебе отдельный кабинет сбацаю, — подмигнул Борису Генька.
— А окно?
— Поделим!
Скоро, где мебелью, где досками от разобранных шкафов вся пятидесятичетырёхметровая комната была разгорожена на две больших и две маленьких комнаты. До потолка перегородки не доходили на добрый метр — не хватило материала.
— Шик-блеск! — воскликнул Генька, восседая на секции финской стенки и любуясь своей работой. — Имеете четырёхкомнатную квартиру, чего вам?
— Да уж… — тяжело вздохнула Татьяна.
— Ничего, — постаралась утешить семью Наина Иосифовна и обратилась к мужу: — Боря, ты вспомни своё детство: вы жили вшестером в одной комнатушке вместе с козой и спали на полу, прижавшись друг к дружке!
— Так это ж какие годы-то были! — возразил Борис Николаевич. — Это что получается — от чего ушёл, к тому и пришёл? Ради чего я работал? За что я боролся столько лет?! Эх! — в сердцах сказал Борис Николаевич и вышел, резко хлопнув дверью.