Вот пришел папаша Зю…
Шрифт:
— Связь нужно установить где-нибудь в квартире, чтобы не вызывать подозрений. Например, в туалете или ванной комнате. В ручку душа можно вмонтировать мобильный телефон. Шум воды будет заглушать разговор. Я займусь этим сама. Связь с Западом я беру в свои руки. Ми, так жить нельзя!
На кухне выяснилось, что место Гробачёвым досталось самое невыгодное: на проходе и возле раковины.
— Все вакантные места давно разобраны, Раиса Максимовна, — проконстатировала факт Харита Игнатьевна, видя расстроенное лицо супруги экс-президента.
— Может
Гробовое молчание было ей в ответ.
— Народ безмолвствует, Раиса Максимовна, — усмехнулась Харита Игнатьевна.
— Раиса Максимовна, мы уступим вам своё место! — патетично воскликнули сёстры Ольга и Ирина. — Вот, пожалуйста, занимайте!
— О, как я вам благодарна! — обрадовалась Раиса Максимовна.
— Ну что вы, не стоит, — благородно возразила Ирина.
— Мы всё равно редко готовим, — добавила Ольга.
— Они у нас сыты пищей духовной, — объяснила Харита Игнатьевна.
Но выяснилось, что внушительных размеров шикарный стол Гробачёвых никак не втискивается в бывшее место сестёр.
— Может быть, кто-нибудь подвинет свой никчемный столик для королевского стола мадам Гробачёвой? — снова протестировала соседей «на вшивость» Харита Игнатьевна.
И опять гробовое молчание было ей в ответ.
— Народ безмолвствует, Раиса Максимовна, — притворно вздохнула Харита Игнатьевна.
— Отпилить его надо! — внёс ценное предложение Софокл. — Тогда будет в самый раз.
— Пилить мой стол?! — ужаснулась Раиса Максимовна. — Но это же антиквариат! Швеция!
— Вот чудненько! — всплеснула руками Харита Игнатьевна. — Теперь у нас на кухне будет «шведский стол»: подходи и бери, что душеньке угодно!
Находящиеся на кухне прыснули со смеху.
Раиса Максимовна высокомерным взглядом смерила эту язву, но промолчала. Она пошла жаловаться мужу.
— Ми! Они хотят пилить наш антикварный шведский стол! Он не помещается на кухне!
— Захарик, пусть пилят всё, что угодно, — махнул рукой Михаил Сергеевич. — У меня такое ощущение, что меня самого распилили пополам.
Так как Генька Безмозглый был ещё здесь, деля ёлкинские хоромы на отсеки, пилить шведский стол поручили ему. Раиса Максимовна стояла рядом с таким выражением, будто ей без наркоза пилили здоровую кость.
— Ну и дерево, зараза! — вспотел пилить Генька. — Дуб, что ли?
— Граб! — с достоинством ответила Раиса Максимовна.
— Гроб! — в тон ей ответил Генька.
— Будет нам тут всем гроб с крышкой! — раззубоскалился Софокл.
Ещё через полтора часа огрызок антикварного шведского стола был втиснут в фанерно-дровяную клумбу коммунальной кухни. Раиса Максимовна, рыдая сердцем, стала перетаскивать в него тефалевую посуду.
К вечеру удручённые Гробачёвы сидели в своей комнате на диване и обсуждали своё положение.
— Помнишь, Захарик, как мы в Ставрополе, когда только что приехали, снимали крохотную комнатушку у одних пенсионеров? — предался воспоминаниям
— А книги?! Ми, ты забыл о книгах! — подключилась в воспоминания Раиса Максимовна. — У нас было два громадных ящика с книгами!
— И когда мы иногда ссорились, я стелил себе на этих ящиках… — рассмеялся Михаил Сергеевич.
— А потом ночью всё равно приходил ко мне… — лукаво добавила Раиса Максимовна.
Михаил Сергеевич был рад, что его Захарик немного развеселилась.
— А какая светлая была комната: целых три окна, выходящих в сад! О, Ми! Это было наше с тобой первое совместное жилище! Как… как мы были счастливы тогда, помнишь?
— Конечно, Захарик. Хотя жилось нам совсем нелегко.
— Да! Чтобы протопить эту чёртову печь, мы покупали дрова и уголь! А готовила я в крохотном коридорчике на керосинке.
— А помнишь, Захарик, ту огромную коммуналку, где мы жили потом? Мне сначала казалось, что там комнат пятнадцать, не меньше, а народу было…
— Комнат было всего восемь, Ми, — рассмеялась Раиса Максимовна. — А народу было действительно очень много. Чтобы умыться и сходить в туалет, приходилось порой ждать своей очереди.
— Да, это было целое маленькое государство. И как-то мы все там умудрялись ладить, вот что удивительно.
— Ми, я помню одно твоё письмо мне — из твоей командировки. Что-то такое… «Дипломатические отношения с суверенными единицами должна поддерживать ты. Надеюсь, не без гордости будешь проводить нашу внешнюю политику. Только не забывай при этом принцип взаимной заинтересованности».
Оба, и Михаил Сергеевич, и Раиса Максимовна, рассмеялись.
— Как давно это было, Захарик. И, вместе с тем, как недавно!
— Но, Ми! — воскликнула Раиса Максимовна, снова возвратясь в сегодняшний день. — Я думала, что этап коммунальных квартир давно канул в Лету! А получается, всё возвращается на круги своя. Вот уж не предполагала на старости лет опять попасть в коммуналку!
Михаил Сергеевич обнял жену за плечи и скорбно поджал губы.
— Захарик, мы с тобой столько пережили всяких катаклизмов и поворотов судьбы, что, может быть, процесс ещё пойдёт в другую сторону, благоприятную для нас, — не совсем, правда, уверенный в этом, проговорил Михаил Сергеевич. — Наверное, это я во всём виноват. Виноват в том, что вот сейчас мы с тобой, Захарик, сидим в этой комнате коммунальной квартиры.
Раиса Максимовна молчала.
— Помнишь, Ми, первые годы перестройки, мы с тобой в Италии… — начала она. — Миланцы приветствуют нас, скандируют: «Гроби, Гроби!» И у нас с тобой… Я помню это, Ми: у нас с тобой на глазах были слёзы. Слёзы радости, какой-то сопричастности… Ты повернулся ко мне и сказал: «И ради этого тоже стоило начинать перестройку!» — Раиса Максимовна с долей грусти посмотрела в глаза мужу: — Ми, скажи честно, если бы тебя вот сейчас спросили: стоило ли затевать перестройку, что бы ты ответил?