Вот просто жизнь

Элла Крылова

Ответ пришел через три месяца – 18 декабря 2000-го года: «Государственный Секретариат считает для себя честью уведомить Вас о том, что письмо, недавно посланное Святейшему Отцу Иоанну Павлу Второму, благополучно дошло по назначению и, искренне оценивая его содержание, с радостью передает Вам приветствие и благословение Его Святейшества». Подпись: Mons. Pedro Lopez Quintana, asesor. К письму была приложена фотография Его Святейшества с автографом. Я взглянула на конверт и… обмерла. В адресе значилась 5-ая линия Васильевского острова. А я жила на 4-ой.

Нет преград для вести благой.

Июнь 2011

БОГОДАННАЯ

Во

времена нашей жизни в Санкт-Петербурге на Васильевском острове мы ходили в местную библиотеку и были знакомы с её директором – Галиной Зельченко. И вот как-то раз она позвонила и пригласила нас на выставку работ своей подруги Галины Богдановой. Выставка проходила в этой самой библиотеке. Мы пошли. И увидели совершенно великолепные акварели, оформленные в простые деревянные рамки со стеклом. Я выпросила у Гали Зельченко одну акварель – «Ирисы», – и та с радостью мне её подарила. Я сказала, что хочу познакомиться с Галиной Богдановой. И на следующий день она уже была у меня в гостях. Она принесла сливки, я сварила кофе, это стало нашей традицией. Галина была невысокого роста, худенькая, в очках, с седыми косичками, на которых были резинки разного цвета. Она в прошлом тоже была библиотекарем, а сейчас на пенсии ухаживала за больной очень старенькой мамой. Мужа она похоронила десять лет назад, детей у неё не было. Галя оказалась страстной поклонницей моих стихов, смотрела на меня не просто с восхищением, а с каким-то даже благоговением. А ещё она была невероятно образованная и эрудированная женщина. А ещё она была невероятно добрым и чутким человеком. Она была улыбчива (зубы были свои, хорошие), со спокойным, мягким чувством юмора. Мы вели с ней, по выражению Серёжи, «божественные беседы», в которых Серёжа, естественно, будучи атеистом, не участвовал. Для меня же было огромным удовольствием разговаривать с Галиной. Правда, порой она восклицала со смехом: «Когда же Вы встанете на путь истинный?» Под истинным путём она имела в виду православие. Увы, Галя, никогда, мне в любой конфессии тесно. Мы дружили с Галей несколько лет, и вдруг она пропала. Телефон не отзывался. Я позвонила Галине Зельченко, и она сказала, что Галя Богданова умерла. Тихо, во сне, от остановки сердца. Родные Гали меня на похороны даже не позвали. Я её помянула, а потом жизнь меня так закрутила, что я забыла о моей прекрасной пожилой подруге. И вот на днях я перебирала архивные папки и… в одной из них обнаружила те самые «Ирисы»! Я пришла в неописуемый восторг, а потом долго плакала, вспоминая Галину. Для акварели я заказала красивую рамку со стеклом. Теперь картина Галины Богдановой висит у меня на стене, напоминая о наших с ней «божественных беседах» и о ней самой, такой чудесной и трогательной, Бог-дановой, то есть Богом-данной…

ЗАГАДОЧНАЯ ЛЮБОВЬ

Директором нашей средней школы была Марья Петровна Тельнова, внешне и внутренне – Пётр Первый в юбке. Её боялись самые отпетые хулиганы. Когда она входила в класс, наступала действительно мёртвая тишина. В старших классах она была у нас учителем истории. Естественно, она была партийной. И при всём при этом она (остаётся загадкой, почему) любила меня страстной и какой-то восторженно-благоговейной любовью. Я позволяла себе всё, что хотела: не носила обязательную тогда школьную форму; бывала на уроках так же часто, как дождь в пустыне; на переменах курила, не шифруясь. На жалобы учителей, что я всё время прогуливаю, Марья Петровна реагировала так: «Элла и без вас всё знает». На выпускной вечер я пришла в шикарном вечернем платье, с алой розой в завитых волосах, зачёсанных на одну сторону, в белых туфлях на высоченном каблуке. Гроза хулиганов Марья Петровна стелилась передо мной ковром: «Элла Николаевна, Вы восхитительны, неотразимы, прекрасны! Я от всей души желаю Вам успеха в музыкально-литературных кругах!» Откуда она знала, что я пишу стихи и уже учусь на нулевом курсе в Гнесинке, ведь я это не афишировала? Опять загадка!

Подрос мой брат Джерри и стал появляться в школе с цветным ирокезом, в рваных джинсах и с кольцом в ухе. Марья Петровна вызвала Джерри на ковёр. (Здесь надлежит сказать, что у нас с братом были разные фамилии). Марья Петровна сказала Джерри: «Вот ты выпендриваешься и думаешь, что ты сильный такой, крутой? Нет, у тебя только внешняя атрибутика. Знаешь, за всю мою жизнь я видела только одного сильного человека, девушку. Ты её не знаешь. Её звали Элла Серёгина». – «Это моя сестра», – спокойно ответил Джерри.

ПАНИ ЭВА

20-го марта 2005-го года, когда я уже была весьма известным поэтом, я получила по электронной почте письмо из Польши следующего содержания:

«Уважаемая Элла Николаевна!

Меня зовут Эва Никадэм-Малиновская, я литературовед, доктор наук, профессор Варминско-Мазурского университета в Ольштыне (Польша). В годы 1980-1984 я училась в аспирантуре в ЛГПИ им. А. И. Герцена на кафедре А. Хвастова у С. Тиминой. Уже несколько лет я занимаюсь поэзией Иосифа Бродского. Только что вышла моя книга «Поэзия и мысль. Творчество Иосифа Бродского как факт европейского наследия». Ваши стихи я нашла в интернете случайно. Они мне очень понравились. В них есть что-то, что меня волнует. На нашу научную конференцию, которая состоится в июне 2005-го я хочу написать статью о Вас. Если Вас интересует связь со мной, ответьте, пожалуйста, мне будет очень приятно.

С глубоким уважением,

Эва Никадэм-Малиновская».

Я уже вовсю общалась с русской профессурой, но польский профессор – это что-то! Особенно, если учесть, как нас «любят» поляки. Я написала в ответ приветливое весёлое письмо. И, в свою очередь, получила вот такой ответ:

«Дорогая Элла!

Большое спасибо за ответы на мои вопросы, они мне немножко Вас приблизили. Чем дольше читаю Ваши стихи, тем больше они меня удивляют. Ваш подход к жизни, к искусству, к слову вызывает у меня мурашки. Вы очень интересный человек, и я очень рада, что Вас нашла».

Через две недели я вынула из почтового ящика бандероль из Ольштына. Это была книга Эвы о Бродском, о которой она писала в первом письме. В книге была записка: «Трифонов – моё прошлое, Бродский – настоящее, Вы – моё будущее». Конечно, я была польщена. Мы с Эвой очень скоро стали хорошими друзьями.

Её первая статья обо мне называлась «Мир поэзии Эдды Крыловой». Эва писала, что я – истинная европейка и черпаю из всей сокровищницы европейской культуры. Это была правда, но не вся. Я – человек мира, и черпаю из сокровищницы не только европейской, но всей мировой культуры. И Восток для меня значит никак не меньше, чем Запад. Я всегда стремилась к синтезу того и другого.

Летом в Москву приехали Эвины аспиранты, позвонили мне и сказали, что у них для меня подарок от госпожи Малиновской. Я была заинтригована. Подарком Эвы оказалась литровая бутылка польской водки! В пакет была вложена записка: «Эту водку Бродский считал лучшей в мире. Надеюсь, и Вам она понравится». Я была дома одна, делать было особо нечего. Я поставила перед собой бутылку и рюмку. И часа за два усидела весь литр! И даже не была пьяной! Водка была чистой, как слеза младенца. Бродский был прав. Я написала Эве благодарственное письмо. И мы стали переписываться чуть ли не ежедневно. Я узнала, что Эва живёт вдвоём с двадцатилетней дочерью Доминикой, которая учится на славистку. На мой вопрос о муже Эва не ответила ни словом.

Во второй статье Эва сопоставляла «Двадцать сонетов к Марии Стюарт» Бродского и мои «Двадцать сонетов к Иосифу Бродскому», которые профессор Борис Аверин в своей статье сравнивал пушкинским «Евгением Онегиным». Только мои сонеты были веселые, озорные, остроумные, саркастические. Но ничего этого не было в статье Эвы. В её статье я выглядела молоденькой влюблённой дурочкой. Я написала об этом Эве и спросила, неужели в Польше не понимают русский юмор? Зачем спрашивала? Юмор – самая непереводимая в мире вещь. Но Эва, слава Богу, не обиделась, и наша дружба продолжилась.

Эва мне прислала своё фото и фото Доминики. Доминика была невероятно похожа на нашу актрису Татьяну Друбич. А Эва оказалась великолепной блондинкой с яркими синими глазами и лучезарной улыбкой. В свободное время (то есть всё лето) Эва с дочерью путешествовали по миру. Никакие расстояния их не пугали. Как-то они были в Китае, и Эва прислала мне фотографии древних статуй Будды. Они были великолепны и грели моё наполовину буддийское сердце (вторая половина моего сердца была отдала Иисусу Христу). Эва путешествовала по всему миру, однако, в Россию ехать категорически не хотела. «Слишком у вас всё дорого», – поясняла она. Я периодически собралась рвануть к ней в Ольштын, да так и не съездила.