Вот пуля пролетела
Шрифт:
— Какой негодяй! И много просит срезать?
— Две тысячи! При тётушке платил десять, а теперь хочет восемь, каналья!
— Гони его прочь, и сдай другому.
— Да… Где его, другого, возьмёшь? Я же тут ходов-выходов не знаю, да и не пристало мне, генералу, знать.
— Вздор, вздор. Зачем самому знать, ты этому… как его… Афанасию поручи. Не генеральское дело редуты строить, генеральское дело — знать, где эти редуты строить.
— Афанасий говорит, что и в самом деле цена упала по всему городу.
— Давай спросим. И да, пусть и Антуан будет,
— С чего мне быть против? Пусть.
Афанасий и Антуан явились быстро.
— Ваше сиятельство, цены летом падают, каждый скажет. Такая ситуация. В июне найти наёмщика трудно. Торговля замирает летом-то, — говорил Афанасий.
— Вот видишь, — обратился ко мне Давыдов. — А мне эти две тысячи очень бы пригодились. Я, брат, в журнал хочу вложиться.
— А давай поручим дело Антуану.
— Ты думаешь?
— Вреда ведь не будет. Антуан курсы коммерции слушал, авось что дельное получится.
— Ну, пусть, — с сомнением сказал Давыдов.
— Только вот что, душа моя. Ты в разговор не вмешивайся, на купца этого совсем не смотри, будто не видишь и не слышишь. Ты поэт, герой, генерал, что тебе купец? Смотри в окно, или вон на Байса. На меня. На Мустафу. На Антуана тоже смотри. А на купца не смотри. Это важно.
— Как скажешь.
— Афанасий, приведи купца, — скомандовал Антуан. Сегодня он был одет в повседневную ливрею, зелёную с серебром. Но тоже очень красивую.
Афанасий оглянулся на Давыдова. Тот кивнул, мол, исполняй.
— Как его кличут, купца-то? — в спину Афанасию спросил Антуан
— Савел Никодимович, стало быть.
Савел Никодимович пришел минут через пятнадцать.
— Уж простите, не смог сразу, занят был, — сказал он безо всякого смущения. А ведь с генералом говорит. И с бароном. А что генерал, подождёт генерал.
— Ты… Савел, арендуешь помещение в доме генерала Давыдова, — не спросил, а констатировал Антуан.
Купец посмотрел на арапа, потом на нас. Давыдов смотрел в окно, я — на Антуана, и только Афанасий на купца.
— Я. Снимаю под магазин, значит.
— И просишь снизить плату?
— Мне барыня, статская советница Бугакова, обещала, что снизит.
— У вас есть документ?
— Зачем документ, дворянское слово есть. Она мне сказала, а она всегда слово держала. Да и как не снизить? Обороты на этой улице маленькие, никакой выгоды тут магазин держать на десяти тысячах.
— Вот, и я говорю, — встрял Афанасий.
— Помолчи, голубчик, — оборвал его Антуан, и, повернувшись к купцу, продолжил:
— Я от имени и по поручению владельца дома объявляю, что его превосходительство генерал-лейтенант Денис Давыдов решил пересмотреть расценки на сдачу производственных и торговых площадей. В связи с этим назначаются возвышенные платы. На будущий срок аренда занимаемых вами помещений составит четырнадцать тысяч рублей на ассигнации за период с первого сентября года одна тысяча восемьсот тридцать шестого до тридцать первого августа одна тысяча восемьсот тридцать седьмого. Но учитывая
Речь Антуана, плавная, с нарочитым акцентом, впрочем, небольшим, произвела впечатление.
— Да что ж это… Ваше превосходительство, как так можно — двенадцать тысяч? Я ж…
— Савел, если не понял — повторю: его превосходительство генерал-лейтенант Денис Васильевич Давыдов поручил мне уладить дело с арендой первого этажа. И потому впредь не докучай его превосходительству. Согласен на новые условия — подпишем договор. Не согласен — к первому сентябрю съезжай. Всё, кончено.
— Воля ваша, — сказал купец. — Только одно скажу — будете и по шесть просить — ещё подумаю.
— Думай, думай, голова, — ответил Антуан. — Мустафа, помоги Савелу найти дорогу.
Но купец Мустафы дожидаться не стал, сам ушел.
За ним мы отпустили и наших людей, пусть делом занимаются.
— Вышло эффектно, — сказал Давыдов, когда мы остались одни, — но как бы мне и восемь тысяч не потерять. Какая-никакая, а синица в руках.
— Ничего ты не потеряешь. Антуан обозначил срок: контракт должен быть подписан до первого июля. Не подпишет купчина — у тебя будет два месяца приискать нового съёмщика.
— А вдруг не найду?
— Полно, Денис, тебе и искать не придется. Сами придут и сами дадут.
— Четырнадцать-то тысяч?
— Четырнадцать вряд ли, и двенадцать под вопросом, но уж десять тысяч ты получишь наверное.
— Ты думаешь?
— Уверен.
— Как можно быть уверенным? Купцы, они такие… Стакнутся.
— Пусть их.
— А кто ж тогда снимет магазин?
— Да хоть и я. Сбавишь рубль, за десять тысяч без рубля я возьму.
— А зачем он тебе? Магазин?
— Известно зачем, барыши получать. Прибыль должна быть больше расходов, иначе нехорошо, иначе проживаешься. Поставлю на магазин Антуана, что он, зря в университете наукам обучался? Пусть применяет знания на практике! В Бразилии у него получалось, думаю, и здесь получится.
— Погоди, погоди. Он же раб, Антуан?
— Раб.
— И что, у вас рабы университеты посещают?
— Еще как! Я его, Антуана, одному профессору одолжил на год, как слугу. Портфель поднести, указку, учебные материалы развешивать, с доски стирать, и прочие мелкие услуги. Ты же видишь, выглядит он представительно, Антуан. Профессор лекцию читает, Антуан почтительно стоит позади, готовый в любую минуту подать стакан воды или выполнить иное приказание. Своим видом повышает профессорский престиж. Стоит, слушает, смотрит, запоминает, думает. Так курс наук и прошёл. Заметь — даром!