Вот так мы теперь живем
Шрифт:
– Хм. Продолжайте.
– А именно так и будет. Вы растратили все, что у вас было, а теперь, пользуясь любовью и слабостью своей матери, проживаете все, что у нее есть, обрекая на нищету и ее, и вашу сестру.
– Я не прошу их что-нибудь за меня платить.
– Даже когда берете у нее в долг?
– Вот двадцать фунтов. Возьмите и отдайте ей, – сказал Феликс, вытаскивая из портмоне банкноты. – Когда я их у нее просил, я не думал, что она поднимет столько шума из-за такого пустяка.
Роджер взял банкноты и убрал в карман.
– Теперь вы закончили? – спросил Феликс.
– Не совсем.
– Надеюсь, что очень скоро смогу ее содержать куда лучше, чем она жила раньше. По правде сказать, Роджер, вы ничего об этом не знаете. Если вы оставите меня в покое, то увидите, что я устрою свои дела как нельзя лучше.
– Я не знаю никого, кто устроил бы свои дела хуже или имел более безнравственные понятия о добре и зле.
– Отлично. Вы думаете так, я иначе. Невозможно всем думать одинаково. А теперь, с вашего позволения, я уйду.
Роджер не сказал и половины того, что намеревался, но не знал, как это выразить. Да и что толку говорить с человеком настолько бесчувственным? Лекарством должно стать поведение матери, а не сына. Не будь она так слабохарактерна, она бы перестала содержать сына, хотя бы на время. Оставшись без средств, он наконец одумается. А когда нужда его смирит, он будет счастлив принять пропитание из ее рук. Сейчас у него в кармане деньги, он ест и пьет лучшее, ни в чем себе не отказывая. Пока так продолжается, его не урезонить.
– Вы разорите сестру и разобьете сердце матери, – сказал Роджер, пуская последнюю бесполезную стрелу в спину нераскаянного грешника.
Леди Карбери вошла в комнату, как только за ее сыном закрылась парадная дверь, и очень обрадовалась двадцати фунтам. По-видимому, в ее глазах миссия Роджера увенчалась полнейшим успехом.
– Я знала, если они у него есть, вы их добудете.
– Отчего он сам их не отдал?
– Вероятно, не хотел о них говорить. Сказал ли он, что добыл их… карточной игрой?
– Нет. За все время он не сказал и слова правды. Можете не сомневаться, что деньги добыты игрой. Откуда еще они могли взяться? И будьте уверены, он снова все проиграет. Он порол совершеннейшую дичь – будто вскорости будет содержать вас и Гетту.
– Правда? Милый мальчик!
– Он что-то имел в виду?
– О да. И вполне может статься, так и будет. Вы, верно, слышали про мисс Мельмотт.
– Я слышал о великом французском аферисте, который приехал сюда и пробился в свет.
– Теперь все у них бывают, Роджер.
– Тем стыднее должно быть всем. Кто хоть что-нибудь о нем знает – помимо того, что он покинул Париж с репутацией особо преуспевающего негодяя? Но что вы хотели сказать?
– Некоторые думают, что Феликс женится на его единственной дочери. Феликс красив, не правда ли? Кто хоть близко с ним сравнится? Говорят, отец даст за ней полмиллиона.
– Так вот какова его цель?
– Вы не считаете, что он прав?
– Нет, я считаю его неправым. Но тут мы с вами вряд ли сойдемся. Можно мне увидеться с Генриеттой на несколько минут?
Глава VIII. Влюбленный
Роджер Карбери вполне справедливо сказал, что едва ли сойдется со вдовой родственницей во мнении об охоте на богатых невест. Леди Карбери женитьба ее сына на мисс
Роджер Карбери тоже не сомневался в своей правоте. Готовность торопливого света закрывать глаза на средства, которыми достигнут успех, растущее убеждение, что никто не обязан идти дальше общего вердикта и можно пожимать руку всякому, кому свет пожимает руку, – все эти новые веяния его не затронули. Он по-прежнему держался старомодного убеждения, что кто прикасается к смоле, тот очернится. Он был джентльменом и считал бы для себя позором войти в дом такого, как Огастес Мельмотт. Ни все герцогини королевства, ни все деньги Лондона не убедили бы его вести себя иначе. И все же он знал, что бесполезно объяснять это леди Карбери. Впрочем, он надеялся, что в семье есть человек, приученный отличать честь от бесчестья, что Генриетта Карбери не испорчена, как ее мать. Что до Феликса – тот уже весь вывалялся в грязи. Ничто, кроме долгих страданий, его не очистит.
Он нашел Генриетту в гостиной.
– Вы видели Феликса? – спросила она, как только они поздоровались.
– Да. Я поймал его на улице.
– Мы так из-за него огорчаемся.
– Что ж, у вас есть для этого все основания. Полагаю, вы знаете, что ваша мать неразумно ему потакает.
– Бедная маменька! Она боготворит землю под его ногами.
– Даже мать не должна быть настолько безрассудна в своем обожании. Если так будет продолжаться, брат вас разорит.
– Что маменька может поделать?
– Уехать из Лондона и не платить за вашего брата ни шиллинга.
– Что Феликс будет делать в деревне?
– Не все ли равно, где он будет бездельничать? Вы же не хотите, чтобы он стал профессиональным игроком?
– Ах, мистер Карбери, вы же не хотите сказать, что такое возможно!
– Жестоко говорить вам об этом, но дело настолько важное, что я вынужден говорить правду. На вашу матушку я повлиять не могу, возможно, вы ее убедите. Она обращается ко мне за советами, но и не думает их слушать. Я ее не виню, но я тревожусь за… за вашу семью.