Вот такие макароны
Шрифт:
Я заняла пустовавшую койку на втором ярусе, поставила заряжаться телефон и, поставив будильник, улеглась поспать. Через пятнадцать минут меня разбудил хлопок двери. Оторвав голову от подушки, я увидела коренастого бородатого мужичка с комплекцией боксёра. Он приветственно кивнул мне и двинулся в мою сторону, на ходу снимая майку и штаны. Я ещё не решила, пугаться или радоваться, как вдруг вошедший упал на нижний ярус кровати и громко засопел. Минут на пятнадцать. Я за это время успела успокоиться и устроиться поудобнее, и только прикрыть глаза, как снизу послышалось:
— А Вы тоже на фестиваль приехали?
— Чего? — хлопнула ушами я. — А, да.
Послышался шорох наматываемой вокруг тела простыни, мужчина слез со своей лежанки и встал так, чтоб видеть меня. Я сонно рассматривала его лицо, совершенно
— А Вы откуда? — поинтересовалась я, прерывая взаимное рассматривание.
— А... Я Дени, экономист из Рима, — улыбнулся он во все тридцать два. — Пойдёте на фестиваль, воду с собой не берите, всё равно заставят оставить на входе. И ещё...
С не оставляющим шансов дружелюбием Дени рассказал мне, как устроен фестиваль, как накануне выступали Guns’n’Roses, показал запись выступления, а потом на карте отметил места во Флоренции, которые можно посетить, не опасаясь встретить толпу туристов. Закончив ликбез, мой бородатый знакомый что-то пробурчал и снова завалился спать, посапывая, как огромных размеров мопс.
Сам фестиваль оказался типичным рок-фестивалем, на котором жаловаться было не на что: не поесть и не выпить не было шансов, не услышать происходящее на сцене тоже не представлялось возможным. По территории фестиваля я ходила в основном как профессиональный наблюдатель: смотрела, как организовано пространство, коммуникации, как выполняется шоу-программа и всё в этом духе, так что, наверное, даже неплохо, что наша туснявая компания не поехала со мной. Иначе вопросом вечера было бы: «Если тебе весело, то какого хрена у тебя такое суровое лицо?». Ответ: «Оно не суровое, а профдеформированное».
Миграционка
Получение итальянского вида на жительство — это относительно лёгкая экскурсия бегом по итальянской бюрократии. Упомянуть это путешествие в мир белых воротничков, очков в квадратной оправе и приевшегося всем «ничем не могу помочь», доносящимся из динамиков, стоит хотя бы ради красоты всей истории — она заканчивается примерно там же, где начиналась — над кучей бумаг.
Если Вы помните, с видом на жительство нас замучили ещё в феврале-месяце, когда мы, только приехав, имея весьма ограниченные средства, узнали, что нам необходимо получить вид на жительство, а точнее — оплатить все операции, подразумевающие отправку наших пакетов документов в миграционную службу Рима, и принести чек на сто евро, подтверждающий оплату, в офис Эразмуса. Тогда нас могли зачислить в университет и дать спокойно учиться.
Вид на жительство является обязательным условием, если мы оставались в Италии больше, чем на три месяца. По идее, эта пластиковая карточка с Вашим недовольным портретом даёт возможность устраиваться на работу (если бы только на севере Италии не стояла так остро проблема с безработицей)и приобретать недвижимость. Есть ещё и другие преимущества, но вкусить их лично мне так и не удалось, потому что вид на жительство я получила в начале июне, за три недели до отъезда обратно в Россию и буквально за месяц до истечения срока действия моей визы, по датам которой мне и выдали сей чудесный документ. Зато хоть фотография удалась.
Мне так нетерпелось получить этот несчастный ВНЖ, что в лень «Х» я забыла о том, что мне назначено собеседование в миграционной службе. Я встала пораньше, собралась, вышла прогуляться, выпила кофе в любимом кафе, поговорила по телефону с сестрой и мамой и, вернувшись домой, наткнулась на вопросительный взгляд Рыкси.
— Ну?
— Что?
— Как сходила за permesso di soggiorno?
— Cazzo!
Бодрой рысью пришлось бежать через весь город по тридцатиградусной жаре в миграционную службу. Раньше меня там оказался мой знакомый из Москвы по имени Федя. Вечером он рассказывал, как всё учреждение искало «Иваницкую Александру», объявляя имя по громкой связи даже во дворе и в курилке, что делалось в крайних случаях. Так что, когда я прибежала спустя несколько минут после этого шоу, меня встретили взглядом, в котором явственно читалось «Ma che cazzo?», отдали ВНЖ и попросили больше не возвращаться. Так я получила самый бесполезный документ в моей жизни, который, по возвращении в Россию, напоминал мне об Италии лучше всех открыток и фото в социальных сетях вместе взятых. В маленькой пластиковой карточке соединилась неспешность и небрежность итальянцев, комплименты удачной фотографии, неумение работников миграционной службы говорить на каком-либо языке, кроме итальянского, несколько раз пролитый на мои документы кофе, следы от пиццы и многое, многое другое.
Эпилог
Если меня спросят, хочу ли я вернуться в Парму, я честно отвечу: «Нет!»
Несмотря на все приключения, которые там произошли, на все знакомства, которые были заведены, я с радостью вернулась в Москву, потому что спустя пару месяцев сидения на жопе ровно в маленьком городе в окружении одних и тех же людей я начала чувствовать, что потихоньку покрываюсь плесенью, паутиной, мхом и всеми возможными формами жизни, как коконом.
Рыкся же, наоборот, так прижилась в Парме, что возвратилась туда через месяц с идеальным итальянским и пакетом документов для поступления в институт — поступила и поселилась в квартире, которую мы делили полгода. Когда она уезжала, я написала всем нашим знакомым, чтоб они присмотрели за ней — через месяц в Москву заехал наш общий иностранный знакомый и рассказал, что моя маленькая женщина стала матерью новому набору Эразмуса и заботится о тех, кто остался на второй семестр. Все удивлялись, как она выдерживала оставаться в городе, где уже провела полгода и вкусила отменное ничего, происходящее там постоянно, но маленькая женщина счастлива — и это главное. Не так давно она мне звонила и, в течение двухчасового трепа по видеосвязи, сказала: «Санни, представляешь, я сегодня поймала себя на мысли, что с утра двадцать минут говорила с тапками!» Мне тоже не хватало человека, который бы ухахатывался с моих шуточек, а Рыкся с этой функцией справлялась прекрасно. Из этих мыслей меня вырвал знакомый; лениво помешивая кофе в чашечке, казавшейся несуразно маленькой в сравнении с его двухметровой тушей, он спросил, заранее зная ответ:
— Если бы была возможность, ты бы стала снова с ней жить?
— Нет, — честно ответила я.
— Ну, вот и она говорит то же самое. И ещё крестится.
***
Ещё весной у меня тоже был план поступать в Италию, но в апреле-месяце мой благородный papa приехал меня навестить и, когда я уже собирала с его согласия все документы, сообщил, что мечте о дольче вите конец, я возвращаюсь в холодную Россию, где он за моё образование платить больше не собирается. Но это отдельная история, уходящая корнями в события шестилетней давности и мое упрямство.
В московском институте нас действительно забыли. Экзамены, которые мы сдали в Италии, нам почти не зачли — приняли только один-два, всё остальное пришлось досдавать в срочном порядке, в поте лица и других частей тела. По лучшим законам жанра, меня ждали мучительные разговоры с деканом, попытки объяснить ситуацию, снисходительное понимание в глазах сильных нашего института, наверстывание пяти пропущенных месяцев за две недели — благо, после нескольких месяцев в Италии от синдрома отличницы не осталось и следа; так что, совмещая навёрстывание с работой, в темпе вальса мне удалось каким-то чудом закрыть сессию, потягивая кофе и куря одну сигарету за другой. Наверное, год назад я бы уже мылила веревку и глотала успокоительные, но теперь, каждый раз, как появляется такая мысль, мне приходит на память следующая ситуация:
...Утро в Парме, будильник сорвал горло надрываться. Спустя пять минут напряженного вспоминания, зачем мне нужно было встать в шесть утра в субботу, я подскочила, осознав, что в этот день был экзамен по английскому, необходимый для поступления в иностранный вуз — я записалась на него за месяц, оплатила участие, несколько недель усиленно готовилась, и накануне даже не выбиралась со знакомыми в бар, объяснив всем, что с утра мне нужно будет гнать в Болонью, где проводился экзамен. Когда пришёл момент просветления, и я, матерясь, натягивала джинсы, одновременно хлебая кофе прямо из кофейника, часы оттикали время отправления поезда, на котором можно было спокойно доехать до Болоньи и неторопливо дойти до места проведения экзамена. И в этот момент, впервые за двадцать лет своей жизни, я посмотрела на разливавшийся за окном рассвет и подумала: «А, хрен с ним, поеду на следующем. Это ж итальянцы — все равно вовремя не начнут!»...