Вот я

Фоер Джонатан

А что же в этой потребности и желании нездорового? Да ничего. А зияющая пропасть между тем, где ты есть, и тем, что ты всегда воображала, вовсе не означает провала. Разочарование не должно разочаровывать. Желание, потребность, пропасть, разочарование: расти, знать, участвовать, стареть рядом с другим. В одиночестве можно жить идеально. Но не всю жизнь.

– Великолепно, – сказал он, наклоняясь так близко, что почти коснулся носом двухмерной прорисовки ее мечты. – Удивительно, вообще. Как ты выдумываешь все эти штуки?

– Не уверена, что я их выдумываю.

– А вот тут что, внутренний сад?

– Да, винтовая лестница поднимается

по колонне.

– Сэм сказал бы: «Натянута на колонну».

– А ты бы засмеялся, а я бы не обратила внимания.

– Или мы оба не обратили бы. В любом случае это правда, правда мило.

– Спасибо.

Джейкоб поднес палец к рисунку, провел через несколько комнат, неизменно сквозь двери.

– Понимаю, что я не очень умею читать такие схемы, но где будут спать дети?

– Что ты имеешь в виду?

– Если только я чего-то не упускаю, а видимо, так и есть, здесь спальня только одна.

Джулия склонила голову, прищурилась.

– Помнишь анекдот, – сказал Джейкоб, – про пару, которая пошла разводиться после восьмидесяти лет брака?

– Нет.

– Все спрашивают: «Зачем сейчас-то? Почему не пару десятков лет назад, когда еще оставалось что-то впереди? Почему не оставить теперь все как есть?» И те отвечали: «Мы ждали, пока умрут внуки».

Джулии нравились печатающие калькуляторы – евреи среди канцелярских машин, упорно пережившие столько более перспективных офисных устройств, – и пока дети собирались в школу, она выстукивала длинные столбцы цифр. Один раз она подсчитала, сколько минут осталось до поступления Бенджи в колледж. Джулия сохранила результат для истории.

Дома ее были всего лишь наивными этюдами, увлечением. У них с Джейкобом никогда не будет достаточно денег, времени, сил, и Джулия довольно напроектировала жилых помещений и знала, что стремление выжать еще несколько капель счастья практически неизменно отравляет то счастье, которое ты так удачно обрел и так глупо не признавал. Так выходило всякий раз: обновление кухни на сорок тысяч долларов становится обновлением на семьдесят пять тысяч (потому что все теперь думают, будто небольшая разница превращается в большую), становится новым выходом в сад (чтобы в улучшенную кухню падало больше света), становится дополнительной ванной (если уже все равно бетонируешь полы…), становится дурацким переоборудованием электросетей под умный дом (чтобы можно было с телефона сделать погромче музыку на кухне), становится пассивной агрессией по поводу того, должны ли быть книжные полки на ножках (чтобы не скрывали рисунок паркета), становится агрессивной агрессией, а откуда она взялась, уже не вспомнить. Построить идеальный дом можно, но жить в нем нельзя.

тебе нравится, как мой язык проталкивается в твою тугую устрицу?

покажи мне

кончи мне в рот

Была такая ночь в пенсильванском отельчике в начале их супружеской жизни. Они с Джейкобом курили косяк – у обоих это был первый раз со студенческих времен – и, лежа голыми на кровати, обещали друг другу делиться всем-всем без исключения, невзирая на стыд, смущение или боязнь ранить. Это казалось самым смелым обещанием, какое только могут дать друг другу два человека. Обычная правда становилась откровением.

– Никаких

исключений, – провозгласил Джейкоб.

– Одно-единственное исключение все похоронит.

– Писался в постель. Такого типа.

Джулия взяла Джейкоба за руку и спросила:

– Знаешь, как я тебя люблю, что делишься вот таким?

– Я, кстати, не писался. Просто показываю границы.

– Нет границ. В этом смысл.

– Бывшие сексуальные партнеры? – спросил Джейкоб, понимая, что именно тут его самое уязвимое место и значит, то опасное поле, на которое должна завести такая откровенность. Неизменно, даже когда у него пропало желание прикасаться к Джулии или желать ее прикосновений, ему были мучительны мысли о том, что она прикасается к другому мужчине или кто-то прикасается к ней. Люди, что были с ней, удовольствие, что она давала и получала, звуки, которые она выдыхала со стоном. В других ситуациях Джейкоб не был уязвим, но мысленно поневоле, с одержимостью человека, вновь и вновь переживающего давнюю травму, воображал Джулию в интимной близости с другими. Говорила ли она им то же, что ему? Почему такой повтор кажется самым страшным предательством?

– Конечно, будет больно, – сказала она. – Но штука в том, что я хочу знать о тебе всё. Не хочу, чтобы ты хоть что-то утаил.

– Ну, я не утаю.

– И я не утаю.

Они раз-другой передали друг другу косяк, чувствуя себя такими смелыми, такими все-еще-молодыми.

– Что ты утаиваешь вот сейчас? – спросила Джулия, уже почти забывшись.

– Вот сейчас ничего.

– Но что-то утаил?

– Вот такой я.

Она рассмеялась. Ей нравилась сообразительность, а ход его мыслей странным образом успокаивал.

– И что последнее ты от меня утаил?

Джейкоб задумался. Под действием травки думать было труднее, но делиться мыслями легче.

– Ладно, – сказал он, – просто мелочь.

– Хочу все мелочи.

– Лады. Мы были в квартире на днях. В среду вроде? Я готовил для тебя завтрак. Помнишь? Омлет по-итальянски с козьим сыром.

– Ага, – сказала Джулия, пристраивая руку у него на бедре, – вкусно было.

– Я не стал тебя будить и потихоньку приготовил.

Джулия выдохнула струю дыма, который не менял формы дольше, чем это казалось возможным, и сказала:

– Я бы сейчас такого навернула.

– Я его зажарил, потому что мне хотелось о тебе позаботиться.

– Я это почувствовала. – Джулия сдвинула руку выше по его бедру, отчего член Джейкоба зашевелился.

– И я его по правде красиво выложил на тарелку. Даже чуток салата сбоку.

– Как в ресторане, – сказала она, забирая его член в ладонь.

– И после первой вилки ты…

– Да?

– Знаешь, вот потому-то люди и не рассказывают.

– Мы не какие-то «люди».

– Ладно. Ну вот, после первой вилки, вместо того чтобы поблагодарить или сказать, что вкусно, ты спросила, солил ли я его.

– И? – спросила она, двигая кулак вверх-вниз.

– И это был сраный облом.

– Что я спросила, солил ли ты?

– Ну, может, не облом. Но досада. Или разочарование. Но что бы я ни почувствовал, я это утаил.

– Но я просто задала рутинный вопрос.

– О, как хорошо.

– Хорошо, милый.

– Но сейчас-то ты, в контексте тех стараний, которые я для тебя приложил, понимаешь, что такой вопрос скорее содержал упрек, чем благодарность?

– А ты так уж старался приготовить мне завтрак?