Vovan Vs. Капитан
Шрифт:
— Где он? — злобно спросили ее. — Говори, сука, иначе на месте изнасилуем и убъем!
"Подумаешь, напугали, — подумала Лена, — мне это не впервой. А вот убивать это меня не устраивает".
— Не убивайте, пожалуйста! — сказала она испуганным голосом. — Я все расскажу. Он не в машине, машина это просто отвлекающий маневр. А у него тут рядом секретная землянка, он в ней и притаился, и оружия туда притащил целую кучу. У него там гранаты и пулеметы! Он специально сюда приехал, чтобы боеприпасы забрать и управлять террористами!
— А потом что? — спросили ее.
— А потом
— Большое спасибо за информацию, — вежливо сказали ей, — а теперь быстро показывай, где землянка, а не то изнасилуем и убьем!
— Я вам покажу, пойдемте со мной, — сказала она шепотом, — только я не буду до нее доходить, а не то он меня изнасилует и убьет!
Часть омоновцев осталась наблюдать за замаскированной машиной, а часть поползла за Леной неизвестно куда. Лена, наверное, и сама не знала, куда она ползет, но инстинктивно понимала, что чем дальше от Рахманина, тем лучше.
И вот, когда она и обманутые ею бойцы отползли достаточно далеко, Рахманин неожиданно открыл огонь из крупнокалиберного пулемета по оставшимся в засаде омоновцам, которые совершенно расслабились и не ожидали от Порше никакой атаки. Пулемет вместе с боеприпасами он нашел у Порше в багажнике — в России в 1990-е годы владельцам подобных машин приходилось возить с собой и не такое.
Поскольку Рахманин был самым метким стрелком у себя в городе, то он моментально пристрелил несколько человек, а еще двум или трем случайно отстрелил кисти рук, поскольку у его патронов был какой-то нереально крупный калибр. Отползшие вслед за Леной омоновцы бросились назад и стали окружать Порше, прикрываясь девушкой, так как теперь они поняли, что она никакая не заложница Рахманина, а самая что ни на есть его сообщница. Рахманин же, переведя огонь на них, застрелил еще несколько человек, но на этом его роман с любимой машиной закончился: омоновцы достали из своего Уазика миномет и пальнули в Порше, и тут ей пришел конец. Не буду подробно описывать обгорелые останки машины, потому что до сих пор при одном воспоминании об этом у меня разрывается сердце. Лучше бы ее мне отдали!
Естественно, наметанный глаз Рахманина вовремя заметил омоновца с адской пушкой, и Виктор выбросился из машины в тот самый момент, когда снаряд уже влетал в лобовое стекло. В руках у Рахманина был пулемет с наполовину пустой лентой, а в кармане пистолет с запасным магазином — вот и все оружие, которое у него осталось. Он обнаружил небольшое углубление в земле, которое могло прикрывать его со всех сторон, и затаился в нем, а в это время злые омоновцы вовсю поливали его шквальным огнем, так что земля вокруг него летела клочьями, от деревьев отлетали ветки, а на голову свалилась убитая белка.
"Вот гады! — подумал Рахманин. — Белку-то за что?!"
— Эй, Рахманин! — услышал он грубый голос. — Сдавайся добровольно, а то хуже будет! Если ты сдашься, мы убьем только тебя. А если будешь сопротивляться, то убьем вас обоих с твоей шлюхой, но перед этим мы ее изнасилуем у тебя на глазах, а потом и тебя изнасилуем на глазах у твоей шлюхи. А потом…
— А можно только изнасилование, без убийства? — услышал Рахманин голос Лены. — Я согласна всем вам дать бесплатно, если вы меня отпустите.
"Да она правда шлюха, что ли? — подумал Рахманин. — Не везет мне на девушек!"
— "Можно" за хуй подержаться! — ответили Лене. — Рахманин, сука, выходи с поднятыми руками, или мы прямо сейчас учиним над твоей бабой жестокое насилие!
— Дайте мне пять минут, я подумаю, — сказал Рахманин.
— Да хоть десять, — ответили ему, — а чтобы тебе было удобнее думать, мы начнем прямо сейчас!
Рахманин высунул голову над землей и увидел, как два негодяя сорвали с Лены платье, а потом и все остальное, грубо поставили бедняжку раком, и стали насиловать одновременно. Оба подонка начали сладострастно постанывать и дергались все быстрее и быстрее, делая такие же движения тазом, как Майкл Джексон на сцене. От их ударов бедная девушка тряслась, как осиновый лист на ветру.
Рахманин в первый момент был так взбешен, что хотел броситься Лене на помощь, забыв обо всем на свете, и жестоко убить всех негодяев-омоновцев, но когда Лену полностью раздели, он вдруг подумал, что, в принципе, можно немного подождать и посмотреть, что будет дальше, ничего страшного, а убить врагов или погибнуть он всегда успеет. Он начал смотреть и даже немного возбудился.
"Какой ужас! — думал он, не в силах оторваться от этого отвратительного зрелища. — Вот подонки! Смотреть противно!"
Потом он услышал стоны Лены и вдруг понял, что ей это нравится.
— А-а! — стонала Лена, болтая сиськами. — Давай, бэби, еще, еще! Да, да! Не останавливайся! Фак ми!
"Ах, ты сволочь! — подумал Рахманин. — А я тебя еще спасать хотел".
И подумав так, он продолжал смотреть и чувствовал, как вместе с возбуждением в нем поднимается просто жуткая злость.
— Ну, что, Рахманин? — грубо крикнул ему командир омоновцев, расстегивая штаны. — Надумал что-нибудь? Небось, обкончался там уже весь с ног до головы? Или тебе этого мало? Может, еще хочешь посмотреть? А то мы могем! Только билет в первый ряд дорого будет стоить!
— Я не пидор, меня мужики не возбуждают! — крикнул ему Рахманин. — Тем более, такие импотенты, как ты.
Он в это время уже готов был убить всех омоновцев вместе с Леной и даже сам не понимал, рад ли он тому, что она не успела стать его подругой, или не рад.
— Ты что там, дрочишь, что ли, Рахманин? — издевался командир омоновцев. — Давай, давай! Сейчас еще моя очередь наступит, посмотришь!
После этих слова Рахманин, наконец, не выдержал.
"Ну, все, пиздец вам всем", — подумал он.
Он вскочил на ноги и заорал:
— Сдохните, гады!
И, стоя, дал страшенную очередь из пулемета прямо в Лену и насиловавших ее очередных двух негодяев, так что крупнокалиберные пули прошили всех троих развратников насквозь в двадцати местах, и их окровавленные трупы рухнули в колючие кусты, забрызгав их кровью. Командиру же, как раз успевшему снять трусы, случайная пуля отстрелила член, и тот отлетел в сторону и повис на ветке березы, зацепившись яйцами.
— А-а, блядь! — закричал бедный командир, в ужасе уставившись на свое окровавленное хозяйство.