Вой лишенного или Разорвать кольцо судьбы
Шрифт:
Сейчас он бы сомневаться не стал. И позже не станет, когда вернется забрать то, что должно принадлежать ему.
Когда Матерн оказался по ту сторону дворцовых стен, пальцы мужчины ласково пробежались по звеньям геральдической цепи. Он улыбнулся. Как бы то ни было, символ правящего вейнгара никогда не достанется Таргену, так же как не будет проведен обряд обличения властью.
Отныне и навсегда единственным настоящим вейнгаром тэланцев будет он — Матерн.
Когда Лураса пришла в себя, то увидела узорчатый потолок собственных покоев и встревоженное лицо
Сон. Всего лишь сон! Очередной кошмар! Женщина заплакала. Заплакала беззвучно и горько. Без слез
Это был только сон! Ее мальчик, ее малыш — только сон. Чувство потери, что так часто оставалось с ней после пробуждения, навалилось на грудь, грозя раздавить своей тяжестью.
Она не хотела быть здесь. Хотела вернуться в выдуманный мир и остаться там навсегда, каким бы ни было продолжение. Мечтала остаться с ним. С Таргеном.
— Ну, что ты милая, — утешающее прошептала над ней Гарья, и Лурасе захотелось исчезнуть. Раствориться и никогда больше ничего не чувствовать. Она зажмурилась еще крепче, будто это могло помочь желанию исполниться.
— Очнулась? — тихий голосок Таирии полоснул по нервам. Раса сжала зубы, чтобы сдержать рвущийся изнутри крик.
Она сходит с ума! Она настолько устала так жить, что ей мерещится то, что приснилось. То, что она жаждет получить.
Женщина в отчаянии замотала головой, умоляя богов оставить ее в покое. Дать отдохнуть и забыть о боли.
— Тетушка? — на этот раз голос прозвучал совсем рядом, и Лураса застонала вслух.
Она глубоко вздохнула, готовя себя увидеть подтверждение собственного безумия — отсутствие Таирии в комнате, и открыла глаза. Но дочь Матерна стояла рядом с Гарьей, с надеждой смотря на нее. Раса шумно выдохнула.
— Ири? — ее голос звучал неуверенно.
— Тетушка!
Ири без раздумий бросилась на грудь названной матери. Все страхи и сомнения последних недель вырвались из нее потоком бурных рыданий. Между надрывными всхлипами она повторяла, что нашла его. Что он странный и особенный. Что она иногда боится его, но только иногда…
Но Лураса не слушала племянницу. Она смотрела в ласковые глаза Гарьи, ища в них подтверждение тому, во что боялась поверить, и постепенно, питаемая нежной уверенностью кормилицы, приоткрывала двери своей души.
Гарья подхватила Таирию за мгновенье до того, как Лураса вскочила с постели. Наклоном головы она указала взволнованной матери направление, прижимая к себе плачущую девушку. Больше Расе не требовалась. В ночной сорочке и накинутом на плечи пеньюаре она устремилась в притворную — туда, где должен был находить он.
Она ворвалась в комнату, чтобы застыть на пороге. Ее ищущий взгляд перескочил через незнакомую девушку, на мгновение задержался на седовласом старце, а затем остановился на спине стоящего у окна мужчины.
Лутарг напрягся, ощутив его. Ее недоверчивое: "Сынок?" — перед тем, как потерять сознание, все еще звучало в нем. Трепетало в сердце, вместе с любовью и мукой, что молодой человек успел увидеть в ее глазах.
Он сам принес ее сюда, держа настолько бережно, насколько мог. Она была такой маленькой, такой хрупкой, почти невесомой. Лутаргу с трудом верилось, что женщина подобная ей может быть его матерью.
Но эти глаза. Огромные серо-зеленые глаза. Такие же, как на гобелене, они смотрели прямо в душу. Эти волосы отливающие серебром, что он видел в воспоминаниях отца. Эта боль, что звучала в ее голосе.
Лутарг медленно, очень медленно повернулся. Когда его взгляд встретился со взглядом этой крошечной женщины — она не отвела глаз, не вздрогнула, как могла бы. Как он привык. Только еще сильнее побледнела и прошептала:
— Тарген.
Глава 33
Это была давняя традиция. Настолько давняя, что никто из простых тэланцев не решился бы обозначить время ее появления, кроме как — испокон веков. Лишь только писцы и хранители замковой библиотеки, имеющие возможность заглянуть в хроники, знали точную дату зарождения церемонии.
Общетэланский помин вейнгаров проводился каждые десять лет. В этот день каменные двери гробницы открывались для всех желающих, и любой житель беспрепятственно мог пройти через одни из дворцовых ворот и положить подношения к ногам пустынного тигра, что охранял покой усопших. Считалось, что у почивших вейнгаров можно просить заступничества, ибо они, ушедшие в небесное царство Траисары, имеют доступ к трону богини и вправе передать ей прошение смертного. И простой люд пользовался этим, неизменно приходя к усыпальнице и в полголоса нашептывая свои мольбы, склонив головы пред каменным изваянием.
Открытию гробницы всегда предшествовала траурная церемония. Неизменным ведущим ее был правящий вейнгар. Он возглавлял процессию, что выходила из дворцовых врат и шествовала до берегов Дивейского моря, которому при сожжении отдавалась щепотка праха покойного с тем, чтобы бурлящие воды донесли ее до берегов исторической родины тэланцев и сообщили далеким предкам об идущем к ним потомке.
Сегодня жители Антэлы и прибывшие в столицу гости пребывали в растерянности. Собравшаяся возле замковых ворот толпа возбужденно гудела. Люд недоуменно переглядывался и переговаривался в ожидании церемонии, начало которой впервые на памяти сторожил задерживалось. Пылающий диск Гардэрна неуклонно взбирался по небосводу все выше и выше, а вейнгар с дворцовой свитой все не показывался, заставляя народ нервничать. Самые нетерпеливые заглядывали за спины гвардейцев плотной линией выстроившихся у ворот, но ничего кроме пустующего двора разглядеть не могли.
Никто из них не знал, что за блистающими стенами дворца царит переполох гораздо более серьезный, нежели возле каменных стен. Что перепуганная прислуга прячется по углам, а личная стража вейнгара сбилась с ног, полночи разыскивая своего господина. Обеспокоенные тэланцы нетерпеливо дожидались начала церемонии, еще не ведая, сколь многое в жизни королевства изменила минувшая ночь.
Лураса давно так не волновалась, так же, как и не представала пред таким количеством любопытных глаз, что поджидало у ворот. Руки дочери вейнгара тряслись, а губы время от времени подрагивали. Чтобы скрыть тревогу от находящихся рядом людей, женщина сцепила руки с замок, и попеременно, то закусывала щеку, то прикусывала губу. Вот только лихорадочный блеск глаз, еще припухших от пролитых за ночь слез, несмотря ни на что выдавал ее с головой.