Вой лишенного или Разорвать кольцо судьбы
Шрифт:
Старец расстроено покачал головой и поднялся. Взяв лоток с тарелкой остывшей каши и ломтем хлеба, он направился к выходу, намереваясь попросить свежей пищи, чтобы накормить Лутарга, если он проснется.
— Ты куда? — прохрипел больной, едва старик коснулся дверной ручки.
— Тарген, — это был стон радости и облегчения. — Очнулся-таки!
— Да.
— Как ты? — вернув еду на прежнее место, Сарин подошел к кровати.
— Живой, — ответил мужчина. — Долго спал?
— Уже вечер.
— Прости.
— За что
— Оставил тебя без защиты.
— Брось, ерунда это. Я тоже отдыхал, — покривил душой старик.
— Хорошо.
— Полежи еще, а я сейчас вернусь.
— Нет, вместе пойдем.
Проигнорировавши скорбный вздох старика, Лутарг осторожно открыл глаза. Голова раскалывалась от боли, а веки отяжелели. Он осторожно коснулся правого бока, проклиная себя за нерасторопность. Налететь на эргастенский клинок, самая большая глупость в его жизни!
Мужчина напрягся, исследуя свежую повязку. Сарин оказался прав, девушка справилась лучше, чем он обычно. Бинты крепко и аккуратно опоясывали грудную клетку, и рана, судя по всему, пока еще оставалась сухой и чистой, ткань не успела пропитаться естественными выделениями из пореза.
Превозмогая боль, Лутарг заставил себя подняться. Комната поплыла перед глазами, но явный признак слабости также был оставлен им без внимания. Осмотревшись, он нашел свою рубаху, выстиранной и выглаженной.
— Она, — поинтересовался молодой человек у старика, натягивая одежду.
— Она, — подтвердил Сарин.
— Надо бы отблагодарить.
— Уже.
— Хорошо.
Повязав на глаза темную ленту, Лутарг шагнул к двери.
— Упрямый баран, — пробурчал старец, отступая в сторону.
— Я думал, ты привык.
Глава 3
Они появились с наступлением сумерек, когда день окончательно сдал свои позиции, сокрыв солнце за горизонтом, а возле каменных стен Синастелы, притаившись в сени деревьев, накапливала силы ночная мгла.
Их было семеро — темных, как сама ночь.
Их вороные кони хрипели, взбудораженные стремительной скачкой, и, сдерживаемые твердой рукой наездников, нетерпеливо били копытом, готовые лететь дальше со скоростью ветра.
Черные плащи развевались за спинами всадников, хлопая складками тяжелой шерстяной материи, а из-под надвинутых на глаза капюшонов вырывалось голубое сияние.
— Каратели, — увидев всадников, заикаясь, прошептал постовой, вмиг забыв обо всем на свете.
Это была его третья смена за всю жизнь, и парень был горд возложенными на него обязанностями, но к встрече с шисгарцами оказался не готов.
Наказ сообщить караульному о приближении отряда карателей испарился из головы постового при первом же взгляде на семерку. Он не мог пошевелиться, не мог сдвинуться с места, наблюдая за тем, как демонические братья медленно проезжают мимо.
Тот, что был ближе всего к застывшему стражнику, на мгновенье придержал коня, ответившего возмущенным ржанием, и склонился к напряженному человеку, чтобы заглянуть в глаза и глубоко втянуть в себя едкий запах страха.
Много позже, в уютной безопасности казарменных стен, кутаясь в одеяло и грея руки у очага, юный постовой будет рассказывать, что видел шисгарского карателя, как себя самого, что у него нет глаз и носа, только рот и зубы, огромные как у волкодава, что череп его гол, как отполированная кость, а вместо ногтей растут изогнутые птичьи когти.
Сейчас же, он тонул в голубоватом свечении радужки, видел полоску зрачка, а также молил богов, чтобы тонкие пальцы всадника не выпускали поводьев, и был услышан.
— Живи, — прошелестел голос у него в голосе, а наездник, гаркнув, пришпорил коня, чтобы догнать прошедших сквозь опущенную решетку спутников.
Семерка вошла в город.
В самом конце лестницы, на последних ступенях перед выходом в общий зал Лутарг пропустил старца вперед и положил руку тому на плечо, изображая ведомого.
Он привычно склонил голову, чтобы скрыть лицо от любопытствующих, жалея, что оставил плащ наверху. Ему не хватало надежной защиты, надвинутой на глаза — в ней было проще сойти за ущербного.
— Здесь сядем.
Сарин помог другу устроиться, потом присел напротив.
— Тихо как-то, — то ли спросил, то ли отметил Лутарг, отвернувшись к окну.
Уже совсем смерклось. Где-то в центре города, вероятно, бродил фонарщик, оживляя улицы светом редких огоньков, поселенных на время в стеклянную клеть, а в районе пристенков наоборот собиралась непроглядная тьма, прорезаемая лишь тусклым светом, льющимся из маленьких оконцев.
— Слишком, — подтвердил старик, оглядывая пустующие столы.
Лишь за одним в противоположном конце комнаты сидело трое мужчин, о чем-то тихонько переговаривающихся. Их головы были наклонены друг к другу, а лицо того, что смотрел в зал, казалось уставшим и пустым, будто человек заранее смирившимся с чем-то неприятным.
— Что угодно господам?
К мужчинам подошла дородная женщина в сером переднике и с влажной тряпкой в руке. По властности речи и манере держаться, Сарин тут же определил в ней жену хозяина, да и Нала походила на мать цветом волос и мягкой линией губ.
Последнее слово женщина произнесла с явным недоверием, но со стола все-таки смахнула. Добросовестность и радение брали свое.
— А что может предложить красавица хозяйка, чтобы насытить двоих голодных мужчин? — с веселой ноткой в голосе поинтересовался старец.
Она могла бы подумать, что старый хрыч заигрывает, если бы не серьезный, чуть настороженный взгляд, отслеживающий мимику и жесты.
— Ежели голодных, — оттаяла женщина, — то есть баранина в горшочке, печеная репа и хлебный квас.