Война демонов
Шрифт:
Вода была мутная и темная, но кое-что Глеб различал. Плыть пришлось долго, но в конце концов серая плита над головой закончилась и Глеб понял, что выплыл на чистую воду. Он вынырнул из воды и увидел берег реки, окутанный предрассветными туманными сумерками.
Выбравшись из воды, Первоход рухнул на берег и стал жадно, с хрипом хватать воздух ртом.
«И кто только выдумал, что русавки красавицы? Сюда бы этих болванов. И кто, интересно, назвал из русавками? Скорее уж синюхи. Или зеленухи. Черт бы их побрал!»
Отдышавшись,
И вдруг сердце Глеба сжалось от тоски. Диона! За все это время он ни разу не вспомнил о ней! А ведь покончив с ним, злоумышленники, отправившие его на дно реки, вполне могли взяться за Диону.
Глеб вскочил на ноги и втянул воздух ноздрями. Обоняние у него снова обострилось, а глаза смотрели вокруг по-звериному зорко.
Сердце нелюдя, съеденное Глебом, все еще действовало. Принюхавшись, Глеб уловил едва различимый запах костра и навскидку определил расстояние. Верст пять, не больше. Отлично. Он поправил на поясе меч, повернулся и быстро зашагал на запад.
Запах дыма становился все сильнее, и, пройдя три версты, Глеб вдруг заметил за деревьями небольшой бревенчатый сруб с крохотным подворьем, а за срубом – еще один. Глеб увидел черный дымок, тянущийся из трубы, втянул ноздрями запах огня, горячего железа и масла и с волнением выдохнул:
– Кузница!
Оказавшись перед крепкой дубовой дверью, Глеб хотел постучать, но громкий, грубоватый голос из-за двери отозвался раньше:
– Войди, Первоход! Давно тебя дожидаюсь!
Глеб удивленно хмыкнул и, держа в руке обнаженный меч, толкнул дверь.
В горнице было темно и мрачно. За столом, с деревянной кружкой в руке, сидел человек. Перешагнув через порог, Глеб быстро огляделся, затем глянул на человека и спросил:
– Как ты узнал, что это я?
Человек усмехнулся:
– Я ведь вещун. Или ты забыл? Ты так и будешь стоять в дверях или пройдешь к столу?
Глеб еще немного помедлил, затем прикрыл дверь, прошел в горницу и уселся за стол. Меч он не вложил в ножны, а положил себе на колени.
Кузнец Вакар страшно изменился за те полгода, что Глеб его не видел. Он постарел и осунулся. Не было больше в глазах удали и азарта. Борода не курчавилась, а обвисала нечесаными, свалявшимися клочьями. Давно не мытые и не стриженные волосы свисали ниже плеч. Высокий колпак был надвинут на облезшие брови. За пазухой сермяжного кафтана, подпоясанного лыком, торчали дырявые, прожженные углями рукавицы. На ногах – грязные онучи и стоптанные лапти.
Под закопченным потолком клубился и уходил в волоковое окошечко над дверью теплый дым: избу, в отличие от кузницы, Вакар топил по-черному.
– Ну, здравствуй, Первоход, – проговорил он сиплым голосом и кашлянул в черный, испачканный сажей, прокопченный кулак.
– Здравствуй, Вакар. – Глеб обвел взглядом стены избы. – Значит, вот где ты теперь обитаешь.
Вакар хотел что-то сказать, но закашлялся и прикрыл рот рукой. Когда он отнял руку от лица, Глеб заметил на его ладони кровь. Маленький сгусток крови запутался и в рыжеватой бороде.
– Вижу, ты захворал?
Кузнец покачал головой:
– Нет. Это не тулово. Это душа во мне болит. Болит и кровью исходит.
– Тебе надо к лекарю, – сказал Глеб.
Вакар вновь качнул головой:
– Нет. Лекарь тут не поможет. – Он вытер окровавленные губы рукавом сермяжного кафтана и глянул на Глеба странным взглядом. – Ты слышал, что случилось с Ольстрой? – спросил Вакар, понизив голос.
Глеб отвел взгляд и ответил:
– Да.
– Что про это думаешь?
– Думаю, что Ольстра зря оставила ребенка.
Лицо Вакара потемнело.
– Она пыталась, Глеб, – тихо сказал он. – Честно пыталась.
– Пыталась?
Вакар кивнул:
– Да. Топила урода в колодце, но он всплыл. Ударила косарем… Сильно… Но на уродце все зажило. Больше она не смогла. – Вакар снова закашлялся.
Глеб отвернулся, чтобы не видеть, как бедняга исходит кровью.
– Вижу, у тебя мой меч, – снова заговорил кузнец. – Я ковал его для княжьего ратника Ивора. Что с ним?
– Его убили русавки, – ответил Глеб.
Вакар посмурнел еще больше.
– Жаль. Хороший был ратник, храбрый, честный… Мир становится хуже, Глеб. Нежить обнаглела и не хочет сидеть в чащобе. Нелюди прут на села и города… Да и люди ничем не лучше. Великое зло почуяло запах крови и зашевелилось. Грядет большая беда, Первоход.
– По-моему, ты преувеличиваешь, – заметил Глеб, нахмурившись.
Вакар прищурил запавшие глаза и усмехнулся.
– Ты забыл, что я вещун. Я многое вижу, Глеб. И в том, что я вижу, нет ничего хорошего. Не будет больше Хлынского княжества. Не останется от него камня на камне. Земля впитает кровь и перестанет плодоносить. Тлетворный ветер принесет с полей брани немощи и хвори… А потом…
Вакар снова закашлялся.
– Потом… – Он вытер рукавом кровь с губ и бороды. – …Русские князья перебьют друг друга. А тех, кто выживет, кончат нелюди. Нелюдь начнет верховодить на наших землях, Глеб. По селам пройдет великий мор. А после мора придут на наши земли хазары, печенеги и половцы. Что сами не переварят, то бросят абассидским халифам. Как мозговую кость. А после двинет вся хазарская и аравийская рать на запад и вытопчет франкские и гофские земли.
– Слишком уж мрачную перспективу ты обрисовал, кузнец, – сказал на это Глеб. – Я, конечно, не вещун, но кое-что предсказывать умею. Русские земли останутся и объединятся. Начало им будет положено новгородцами.