Война и честь (Война Хонор)
Шрифт:
— Возможно, вы правы, — мрачно признал Яначек. — Отвечаю на ваш вопрос. В обозримом будущем единственный наш потенциальный враг — хевы. Как вы заметили, у них, несомненно, есть стимул сравняться с нами в мощи, но, откровенно говоря, их техническая база слишком сильно отстает от нашей, чтобы они смогли выпустить технику, аналогичную нашей, в ближайшие десять лет, по самым скромным оценкам РУФ. Я обсуждал буквально этот же вопрос с адмиралом Юргенсеном, и он заверил меня, что его аналитики совершенно единодушны на сей счет. Более того, если бы они обладали техническими возможностями для постройки аналогичных кораблей, им еще необходимо заложить корпуса, построить их и укомплектовать экипажами, которые еще надо обучить до приемлемых стандартов. Только тогда они будут представлять для нас хоть какую-то угрозу. Как всем
Он покачал головой.
— Нет, Стефан. Только у хевов есть причина угрожать нам, но у них просто нет на это сил. К тому времени, когда они смогут начать производить корабли, которые будут представлять для нас угрозу, у нас будет большая фора во времени, чтобы увеличить мощь нашего собственного флота СД(п) и НЛАКов. А до тех пор шестьдесят четыре новых супердредноута — это более чем достаточно.
— Я в этом не сомневаюсь, — сказал граф Северной Пустоши. — Но эти шестьдесят четыре корабля в одно и то же время могут находиться только в одном месте — по крайней мере, так скажут нам аналитики оппозиции. Какой же аргумент мы предоставим в оправдание того, что мы не завершаем уже начатое строительство всех остальных СД(п)?
— А им и не надо быть больше чем в одном месте в одно и то же время, — возразил ему Яначек. — Восьмой флот был, главным образом, наступательной силой, средством нанесения удара по врагу. Теперь, когда мы передали современные корабли из Восьмого флота Третьему, тот, конечно, продолжает выполнять оборонительные функции у Звезды Тревора, но остается по преимуществу наступательным. Превосходство Третьего флота перед любым возможным противником столь очевидно, что он сможет пробиться сквозь любую оборону к столичной системе любого противника так же, как пробивался к хевам Восьмой флот, когда было заключено нынешнее перемирие.
По какой-то необъяснимой причине, отметил барон Высокого Хребта, Яначек запамятовал упомянуть имя офицера, который командовал в то время Восьмым флотом.
— Располагая такой мощью, нам следует озаботиться задачей обороны собственной территории хевенитских звездных систем, контролируемых нами в настоящее время, против явно устаревших типов кораблей, которые способен выставить потенциальный противник. Самый малозатратный и эффективный способ осуществления такой обороны — использовать новые легкие атакующие корабли. В сравнении с супердредноутами мы можем строить и укомплектовывать ЛАКи в огромных количествах, а если их будет достаточно, они способны удерживать любую звездную систему сколь угодно долго. Тем временем недостроенные корабли, которые мы законсервируем, по-прежнему останутся в нашем распоряжении, на случай если впоследствии они нам потребуются. В конце концов, мы же не пускаем их на слом. Мы просто приостанавливаем постройку. Корпуса останутся на стапелях и в доках, и все материалы, уже приобретенные для их производства, также будут храниться на орбитальных складах. Деньги, которые мы при этом сэкономим, могут быть использованы на создание флотилий ЛАКов, которые необходимы для защиты систем, а также на комплекс мер по борьбе с пиратами, не говоря уже о многих жизненно важных внутренних программах, которые требуют немедленного финансирования, — добавил Яначек, бросив взгляд вбок, на графиню Нового Киева.
— А ещё, — проворковала Декруа, также покосившись на казначея, — приостановление строительства будет демонстрацией наших собственных миролюбивых устремлений. Супердредноуты, как справедливо указал Эдвард, используются в качестве наступательной силы. Они — оружие агрессии, в отличие от крейсеров, которые он хочет строить как средство борьбы с пиратами. А ЛАКи еще менее пригодны для агрессии против наших соседей, потому что без носителя они даже не способны перемещаться в гиперпространстве.
— Превосходное замечание, — яростно закивала
— Понимаю. — Граф Северной Пустоши, нахмурившись, погрузился в задумчивость, затем медленно кивнул. — Понимаю, — повторил он уже энергичнее, — и полностью соглашаюсь, разумеется. Тем не менее я продолжаю испытывать некоторую обеспокоенность относительно того, как могут раскритиковать наши новые инициативы некоторые шовинистические паникеры. В частности, я беспокоюсь относительно Белой Гавани и Харрингтон.
Эффект, произведенный этими двумя именами, был исключительным. Все лица в кабинете застыли, их выражения варьировались от враждебности до отвращения и презрения — и даже до оттенка неприкрытого страха. Казалось, только граф Северной Пустоши остался безучастным, хотя все знали, что он притворяется. У него, больше чем у любого другого, были причины ненавидеть Хонор Харрингтон. Да и вряд ли он забыл, что Хэмиш Александер председательствовал в трибунале, который положил бесславный конец военной карьере его покойного брата.
— Эти двое не раз были помехой и источником наших неприятностей и в других вопросах, — невозмутимо продолжал граф. — В общественном сознании они играют роль великих вождей военного времени и могут оказаться источником крупных неприятностей, когда речь зайдет о проблеме, настолько напрямую связанной с военным флотом.
— Харрингтон — психопатка, — проскрежетал Яначек. — Ну да, харизмы у неё достаточно, но ей еще придется доказать, что она обладает хоть каким-нибудь стратегическим мышлением. И вспомнить только, какой у нее всегда уровень потерь! Боже мой! — резко фыркнул он. — Вот уж воистину “Саламандра”! Жаль только, что огонь все время почему-то поджаривает кого-то другого!
— Но она действительно пользуется невероятной популярностью, — мягко указал граф Северной Пустоши.
— Конечно пользуется! — прорычал Яначек. — Средства массовой информации нашей оппозиции об этом позаботились, а широкая публика слишком мало разбирается в военных реалиях и слишком одурманена её имиджем отчаянного храбреца, чтобы усомниться хоть в чем-нибудь.
На мгновение присутствующим показалось, что граф Северной Пустоши вот-вот спросит Первого Лорда, является ли репутация Белой Гавани столь же незаслуженной... но даже Стефан был не настолько глуп. Беспощадно едкие (и всегда публичные) выволочки, которые Белая Гавань задавал Яначеку, когда они оба были кадровыми офицерами, вошли в легенду.
— Все мы понимаем, что репутация Харрингтон непомерно раздута, Эдвард, — мягко вмешался барон Высокого Хребта, — но от этого замечание Стефана не теряет смысла. Особенно в свете того, насколько важно для нас принятие нового бюджета и установление новых приоритетов. Каким бы образом она ни приобрела эту репутацию, она у нее есть, и она научилась её эффективно использовать, чтобы атаковать наши инициативы.
— Заодно с Белой Гаванью, — дополнила Декруа.
— Знаю. — Яначек сделал глубокий вдох и заставил себя сесть обратно в кресло. — Вообще, наверное, я должен признать, что не предложить Харрингтон командный пост в действующем флоте было ошибкой. Я хотел, чтобы она держалась подальше от флагманского мостика, поскольку она явно не справляется с обязанностями флаг-офицера, несмотря на все продвижения по службе, которыми предыдущее Адмиралтейство столь неразумно ее осыпало. Последнее, чего бы мне хотелось, это чтобы она оказалась где-нибудь поблизости от позиций хевов, пока мы находимся в стадии переговоров. Один Бог ведает, в какие самовольные безумные акции она бы нас впутала. Вот почему я одобрил ее запрос о возвращении в Академию острова Саганами: я-то думал, что мы спокойно засунем её на преподавательскую должность и там про неё все забудут. На случай если ей надоест, я надеялся, что грейсонцы будут достаточно глупы, чтобы отозвать ее домой и произвести в командующие, раз уж они готовы целовать землю, по которой она ходит. Я вовсе не ожидал, что она надолго обоснуется в Академии, но она обосновалась, и сейчас мне никак не убрать эту чертову “Саламандру” с Острова, не разворошив улей. — Он горестно пожал плечами. — Я не представлял, что она додумается, что, удержав ее здесь, на Мантикоре, я тем самым оставил ее рядом с парламентом, да еще и в центре общественного внимания.