Война и мир Михаила Тухачевского
Шрифт:
приговор к высшей мере наказания приводился в исполнение немедленно. В 1937 году по аналогичным параметрам рассматривались дела о контрреволюционном вредительстве и диверсиях. Несмотря на явное противоречие демократическим принципам уголовно–процессуального права, эти постановления — от 1 декабря 1934 года и от 17 сентября 1937 года — были отменены только в апреле 1965 года69.
Система сталинского «средневековья» в юриспруденции четко описана в исследовании петербургских ученых Б. В. Ананьича и В. М. Панеяха.
«Многими чертами следствие… восходит к средневековым политическим процессам в России. Черты
интерес следствия к зарубежным контактам подследственного и фальсификация характера этих связей; тенденциозное извращение показаний в протоколах допросов; окончательность приговора (невозможность обжалования); репрессии в отношении родственников обвиняемого»70.
Отличия есть, — в пользу средневековья. Для сталинских процессов характерны такие черты: полная невиновность обвиняемых; наличие политической цели, не связанной непосредственно с «делом»; предварительное создание сценария обвинения, утвержденного высшим политическим руководством, под который подгонялись показания и приговор; непредусмотренность вызова свидетелей и предъявления вещественных доказательств (что вытекало из факта невиновности подследственных); признание обвиняемого в совершении «преступлений» в качестве единственной формы доказательств; внесудебное вынесение приговора; инициирование общественного мнения, направленного против подследственных71.
Сообщив 3 июня Высшему Военному совету, что по военной линии уже арестовано 300—400 человек, Сталин вогнал в шок своих клевретов: дело о военном заговоре все–таки «прошляпили, мало кого мы сами открыли из военных»72. Он заявил, что «наша разведка по военной линии плоха, слаба, она засорена шпионажем, что внутри чекистской разведки у нас нашлась целая группа, работавшая па Германию, на Японию, на Польшу»73. Вождь выразил недовольство отсутствием разоблачающих сигналов с мест и потребовал таких сигналов: «Если будет правда хотя бы на 5%, то и это хлеб»74. И активисты запели хором.
«Алкснис (зам. Наркома обороны, член Военного Совета — Ю. К.). Товарищи, размеры контрреволюционного военно–политического заговора в Наркомате Обороны и в Красной Армии, по–моему, превзошли размеры других наркоматов, по крайней мере, по количеству ответственных людей, участвующих в этом заговоре.
Тов. Сталин в своем выступлении со всей полнотой и честностью сказал о причинах и предпосылках того, как и почему могло случиться, что этот заговор не был вскрыт в зародыше, что этот заговор не был вскрыт и разоблачен политработниками и командирамибольшевиками нашей Р.К.К.А. Некоторые товарищи до выступления т. Сталина с этой трибуны пытались объяснить длительное существование этой контрреволюционной группировки тем, что они ловко замаскировались и, следовательно, не было до статочно сигналов для того, чтобы вскрыть и разоблачить эту группировку.
Я думаю, что это не так. Если со всей прямотой говорить, то сигналы были, и довольно много было сигналов. Однако мы этим признакам, явлениям, сигналам из–за потери остроты своего политического чутья не придавали достаточного значения и не пытались раскрыть существо дела.
Я остановлюсь на конкретных примерах. Я… прямо заявляю, я знал, что существует группировка Тухачевского, видел это, чувствовал ее. Видел, что если эта группировка какие–нибудь организационные мероприятия проводит, если Тухачевский что–нибудь сказал, то из Белоруссии и с Украины сразу выдвигают те же самые мероприятия и попытайся тогда противодействовать, по шее получишь…
Но вот чего я не предполагал, это то, что это политическая группировка, то эта группировка имеет определенные политические цели…
Буденный. Не политическая,а шпионская группировка.
Алкснис. Да, именно шпионская»75.
Итак, единство действий здравомыслящих людей, подчиняющихся приказам первого заместителя наркома обороны — Тухачевского, квалифицируется как «шпионская группировка». Далее в патологическом страхе быть заподозренным в близости с «врагами народа» участники трагифарса приводят аргументы «шпионской деятельности»
и одновременно — дистанцированности от нее.
«Алкснис. Почему не предполагал? Не было классового чутья, не мог раскусить. Разве не было известно, что собираются по квартирам, пьянствуют, это все было известно. Я во всяком случае об этом знал. Я к этому не примыкал. Я прямо заявляю, Тухачевский пытался меня несколько раз пригласить себе на квартиру. Я не ходил.
И недавно, когда был парад на Красной площади, Тухачевский стукает меня по плечу и говорит: тут холодно, зайдем на квартиру, закусим. Я не хотел, сказал, что мне некогда… Я к этой группировке никогда не примыкал.
…Тут я не хочу сказать, что Воздушный Флот в этом отношении огражден… Пока в Воздушном флоте мало вскрыто.
Блюхер. Это потому, что мало копаетесь.
Алкснис. Совершенно верно.
Блюхер. Успокоение еще продолжается.
Алкснис. Нет, успокоения нет. Я как раз заявляю, не может быть, чтобы в Воздушный Флот не пытались проникнуть. Не может этого быть. Я думаю, что и в Центральном аппарате, и в округах есть в В. Ф. люди, которые еще не вскрыты и которых надо будет вскрыть и взять.
Голос из зала. А ты не жди, пока Ежов возьмется…
Алкснис. …Я не сомневаюсь, что и на Украине, и в Белоруссии есть такие люди, которых нужно взять. Я не хочу здесь сообщать фамилии, но есть список людей, которые являются очень близкими людьми Уборевича. И у Якира имеются такие люди»76.
Правосудия не было, и единственное право, которое оставалось, — пытаться низостью и верноподданническими заклинаниями заслужить милость «хозяина». Многих вскоре тоже репрессировали — как «маскировавшихся пособников » Тухачевского. Но это — через год–полтора, когда они стали уже отработанным материалом, Сталину более не нужным. Сценарий — абсолютно тот же, без малейших вариаций. Никто не узнает, что чувствовали Блюхер, Алкснис, Егоров и другие, оказавшись на месте тех, кого они с таким пристрастием допрашивали, и кому подписывали смертные приговоры.