Война и мир Михаила Тухачевского
Шрифт:
(Венцов–Кранц, «не спускавший глаз с маршала», был
арестован —как сообщник Тухачевского. На допросе 18 июня 1937 года — уже после того, как Тухачевский был расстрелян, — Венцов–Кранц «признался» в следующем:
«Вовлечен я в контрреволюционную военную троцкистскую организацию бывшим Зам. Наркома обороны Тухачевским в мартеапреле месяце 1933 года перед своей поездкой на постоянную работу в Париж военным атташе Советского Союза во Франции.
Получив мое согласие… Тухачевский поставил передо мной, как членом контрреволюционной организации, следующие задачи:
1. Принять все
2. Он потребовал от меня дачи ему непосредственно, минуя Разведывательное Управление и штаб РККА, информации о военно–политическом положении во Франции, а также и о ходе франко–советских переговоров.
3. Тухачевский предложил установить контакт с Германским военным атташе в Париже и информировать его о ходе советскофранцузских переговоров.
…В конце 1934 года во время моего личного доклада Тухачевскому, последний сообщил, что ряд получаемых от меня материалов переправляются им в германский генеральный штаб… Одновременно он просил меня прозондировать отношение указанных круг к нему лично, как к лицу, возглавляющему… антиправительственное движение в армии….
В феврале 1936 года в Париж приехали Тухачевский и Путна…
Оба возвращались с похорон английского короля, на следующий день прибыл Уборевич… Тухачевский воспользовался своим пребыванием в Лондоне для встречи с германских генералом Рунштедтом… был затронут вопрос о сроках готовности Германии к войне»54.
Венцлов–Кранц был расстрелян в 1937 году.
…Как и 20 лет назад, Тухачевский вновь побывал в музее Родена, так запомнившемся ему в 1917 году. На этот раз маршал посетил и Лувр. В Париже явственно звучала ностальгическая нота: он встретился со своими товарищами по Ингольштадту, устроившими в честь него банкет.
Двадцать товарищей по плену во главе с генералом де Гойсом, почетным президентом Общества друзей форта IX смогли увидеть своего русского приятеля.
«И здесь теперь сидел Михаил, взошедший на вершину военной иерархии, заместитель наркома обороны, за одним столом со своими друзьями из форта 9 Ингольштадта… У него уже не было немного исхудавшего лица матового цвета, волевого и одновременно детского, когда он смеялся, которое, как мы говорили, немного было похожим на Бонапарта во время итальянского похода. Теперь оно стало более полное, более значительное, несколько озабоченное, но и более человечное… Тухачевский долго дискутировал с генералом де Гойсом о прыжках с парашютом, так что на следующий день вся парижская пресса говорила о парашютисте–генерале»55.
Они вспоминали минувшие дни. Де Гойс рассказал про свой побег, оказавшийся успешным благодаря тому, что Тухачевский откликнулся за него на лагерной проверке, дав тем самым возможность оторваться от погони. Кто–то с улыбкой напомнил, как русский поручик отказался приветствовать генерала Петера. Этот акт неповиновения французы помнили и двадцать лет спустя.
Прощаясь, Тухачевский очень серьезно сказал:
«Страшный враг выстраивается перед нашими странами, враг, который за несколько лет получил в распоряжение могучую армию с ультрасовременным вооружением. Мы должны сделать все, чтобы подавить его прежде, чем он раздавит нас… Теперь перед нами Гитлер»56.
Тухачевский виделся с ингольштадтскими товарищами еще один раз:
«Последний, кто его видел, был генерал Виллелюм, который
с делегацией офицеров был приглашен на весенние маневры Красной Армии 1937 г. Тухачевский был один… изолирован, держался отстраненно, как прокаженный»57.
В мае Тухачевского арестовали…
Между тем Гитлер усилил агрессивный тон в отношении Советского Союза. В частности, в речи на ежегодном собрании немецкого рабочего фронта в Нюрнберге 12 сентября 1936 года он недвусмысленно обозначил наличие немецких интересов к природным ресурсам Украины, Урала и Сибири:
«Если бы Урал с его неисчислимыми сырьевыми богатствами, Сибирь с ее лесами и Украина с необозримыми плодородными землями находились в Германии, то под национал–социалистическим руководством наступило бы изобилие. Мы будем производить столько, что каждый отдельный немецкий гражданин будет иметь больше, чем нужно для жизни»58.
Гитлер, выступая на «Партийном дне» 14 сентября 1936 года, фактически объявил долгосрочный план действий:
«Нет никаких сомнений в том, что национал–социализм везде и при любых обстоятельствах посадит большевизм в оборону, разобьет его и уничтожит. Мы идем навстречу большим историческим эпохам, в которых восторжествует не одно мудрствование, а мужество…
Горе тому, кто не верит Адольфу Гитлеру»59.
Геббельс обсуждал с Гитлером мобилизационную готовность в конце того же года. Вот запись из его дневника от 15 ноября:
«После еды я основательно говорил с фюрером. Он очень доволен ситуацией. Вооружение идет дальше. Мы в это вкладываем сказочные средства. К 1938 году мы будем готовы. Противоречия с большевиками настанут. Тогда мы должны быть готовы»60.
К. Шпальке высказал точку зрения гитлеровского генералитета на поездку Тухачевского в Лондон и Париж:
«За несколько месяцев до расстрела он представлял Советский
Союз в Лондоне на торжествах коронации, потом отправился в Па риж. Поездка в Лондон, а еще больше остановка в Париже задала нам… загадку. Советский Союз представляет на коронации маршал, потом этот Тухачевский, знакомый нам своими недружественными речами, едет еще и в Париж! Короче говоря, ничего хорошего за этим мы не видели… Тухачевский в Лондоне и Париже — сигнал, дававший пищу для размышлений. Разве этот визит не означал…
что и Советский Союз намеревался перейти на сторону становившегося все более отчетливым на Западе фронта окружения национал–социалистской Германии? Однако наиболее близкой была все же мысль, что Советы хотели воспользоваться видимой и единственной возможностью в союзе с западными державами разрушить все более крепнущую и идеологически абсолютно враждебную Германию, причем без особого риска»61.
Шпальке констатировал:
«У Тухачевского… можно было предполагать гораздо больше симпатий по отношению к Парижу, нежели к Берлину, да и всем своим типом он больше соответствовал идеалу элегантного и остроумного офицера французского Генштаба, чем солидного германского генштабиста. Он пошел на дистанцию к Германии, был за войну с Германией на стороне западных держав»62.