Война и причиндалы дона Эммануэля
Шрифт:
Очень скоро он понял: через лес не пройти. На каждом шагу препятствия: гигантские лианы, по деревьям уползавшие к небесам; сплетенье сочных орхидей, растения, сочившиеся белым ядом, и еще другие – от их вони раскалывалась голова; древесные муравьи, от чьих укусов Аурелио пять дней прохворал; сколопендры, чьи укусы его чуть не прикончили, и он болел несколько недель; ветви, от которых на руках вздувались волдыри; непроходимые трясины, густые заросли бамбука; острые, как бритва, листья водорослевой пальмы, оставлявшие на теле глубокие порезы, что потом воспалялись; рои кусачих слепней, раны от пальмы пиасаба, и вообще весь лес и все, что в нем находилось. Так Аурелио открыл то, что хорошо известно обитателям джунглей: лучше идти вдоль речек и ручьев, где опасностей не меньше, но быстрее продвигаешься.
Когда Аурелио
Отказавшись от попыток прорваться сквозь густые заросли, Аурелио двинулся вдоль водного потока, огибая пороги, стремнины и водопады, пробираясь вброд, когда нельзя было перескочить по камням или обойти берегом. Настал день, когда поток, соединившись с двумя другими, разлился в широкую реку, Аурелио заметил у берега кайманов и наступил на ската. Обожгло болезненно, будто наконечником стрелы; Аурелио опрокинулся в воду, выполз на песок и сидел там, вцепившись в ногу и раскачиваясь от боли, весь в поту от страха, который мужественно перебарывал, а кайманы наблюдали за ним из воды. Увидев глаза этих зверюг, в особенности их свечение по ночам, он понял, почему лесные индейцы верили, что из них зародился огонь.
Аурелио решил соорудить плот и без риска спуститься по реке. Джунгли нависали так густо, что местами стоял непроглядный мрак, а солнце, сочась сквозь листву, так палило, что обожженная на просветах кожа даже под одеждой покрывалась волдырями.
Рубя деревья для плота и связывая их лианами, Аурелио сделал первый шаг на долгом пути превращения из индейца сьерры в индейца джунглей. Он открыл, что одни деревья слишком твердые – не срубить, другие чересчур тяжелые – тонут; обнаружил, что одни ползучие растения годятся для связки, а другие сразу ломаются, едва согнешь. Уже сплавляясь, он понял – нужен шест, чтобы суденышко не застревало среди стволов, упавших поперек реки, чтобы отталкиваться от берега, сниматься с мелей и отводить нависавшие лианы. Еще плот все время крутился, и Аурелио вырезал весло, чтобы приручить свое плавучее средство.
Аурелио невероятно везло. Пороги были не особенно бурные; не встретились обычные водовороты, наподобие того, что затянул на Амазонке пароход «Укаяли» с пьяным капитаном; не попались водопады, которых не увидишь заранее, и Аурелио мог обогнуть, перетащив плот волоком. Он купался в воде, кишевшей пираньями, но не голодными, потому что сезон засухи не наступил, и пищи хватало всем; плавая, он мочился в воду, но в мочевой канал ему не забрался колючий сом, и Аурелио избежал участи многих европейских исследователей, которым приходилось разрезать член, чтобы удалить рыбу. Повезло, что не было дождей, и реки вдруг не превращались в бешеные потоки, а джунгли – в цепи гигантских озер; что из нависавших орхидей не свалились ни чушупи, ни полоз, ни гремучая змея, а наблюдавшая за ним анаконда уже проглотила пекари.
С другой стороны, Аурелио не везло. Изнуряли голод и частые лихорадки, от укусов песчаных блох чигу тело покрылось язвами, где кишели извивающиеся личинки подкожного овода, а джунгли насылали безумие. Аурелио переполняло неотвязное одиночество и сомнения. Он ничему не радовался и ничего не любил. Душила влажность, он обильно потел, при каждом взмахе руки дугой летели соленые брызги. Давила загадочная жизнь вокруг, ослепительные расцветки, что сродни сюрреальности ночного кошмара, отвратительная кровожадность, жестокость и мерзостность причудливых существ, что бездумно и безжалостно пожирали друг друга. Зудение беспощадных москитов, крики птиц-трубачей, вопли обезьян-ревунов с отвратительными зобами; грохот поезда, который чудодейственно издавали в полете утки; доисторическое хрюканье кайманов; странные приветствия тапиров, звучавшие совершенно как «Эй!»; хруст пальцев, производимый крыльями бабочек-нимфалид; звон колокольчиков, исходивший из-под плота от какой-то таинственной рыбы; негодующие кретинские вопли сотен разных попугаев;
По ночам, ошеломленный пугающим изобилием природы, ее роскошеством и разгулом, он забывался тревожным сном в гамаке. Днем невнятно бормотал себе под нос и махал руками, словно обращаясь к слушателям. От каждого шороха испуганно вздрагивал, как забитая собака; до крови расчесанные укусы превращались в язвы и гноились. Он забывал управлять плотом, и тот дрейфовал, кружась в потоке, рассудок Аурелио и стойкость инков неумолимо угасали, а воображение заполняли видения, чудища и тоска по холодной, чистой сьерре.
Аурелио вышел из зеленолистого оцепенения, увидев однажды человека, что боролся с огромной анакондой, оплетшей его кольцами толщиной с человеческую ногу. Водяной удав подкрался к рыбачившему индейцу, вонзился клыками ему в плечо и обвился вокруг, стремясь раздавить и утопить.
Аурелио в жизни не видал такой змеи и сначала принял ее за тропическое видение. Толкаясь шестом, он подплыл к месту неравной битвы. Индеец, точно младенец Геракл на картинке, пытался поразить змею бамбуковым ножом, но уже терял сознание. Аурелио соскочил с плота, который унесло течением, и набросился на гадину. Он рубил ее мачете, оставлявшим зияющие раны, и несколько раз был сбит с ног хлесткими ударами хвоста. Внезапно змея выпустила индейца и клацнула зубами, пытаясь ухватить Аурелио за горло. Он полоснул ее ножом по голове, и гадина забилась в предсмертных корчах, не менее опасных, чем ее тактика при жизни. Аурелио еле размотал содрогающиеся в агонии кольца, тело искромсанной рептилии уплыло по реке на корм рыбам, а сам Аурелио и жертва нападения из последних сил выбрались на берег и рухнули рядом.
Первый день десяти лет с индейцами-наванте Аурелио провел без сознания. Его не убили сразу, поскольку он спас жизнь младшему вождю племени Дьянари, и еще оттого, что наванте любопытно было узнать, что это за видение такое: покрытое язвами и с косичкой.
Колдун племени выпил настой корней айауаски [23] и пальмы яге, чтобы выяснить у духов, не уступят ли они душу Аурелио, вел с ними долгие переговоры и торговался, пока те не согласились. Тогда колдун окурил тело Аурелио дымом, зубами рыбы траира очистил от паразитов, натер лечебной грязью с маслом копайба и обернул корой.
23
Наркотический напиток из настоя корней дикой лианы.
Колдунов боятся, и потому жизнь их очень коротка, но тем колдуном всегда двигало поразительное сострадание. Как-то раз он две недели пролежал без движения, потому что мышиное семейство выводило у него на голове потомство. Оправившись, Аурелио стал учеником колдуна.
В сьерре дон Хернандес Альмагро Мендес потерял половину состояния на давно выработанных рудниках, а удивительные заморозки уничтожили кофейную плантацию.
9. Горести Федерико
Жизнь – всего лишь стечение обстоятельств и беспорядочных вывертов судьбы; все происходит не так, как предполагалось и предсказывалось: часто на пути, куда толкнули обстоятельства, человека ждет удача, а на пути, что выбрал он сам, подстерегает несчастье. Не перестаешь удивляться – какой-то пустяк мешает необыкновенным событиям, вследствие чего сам приобретает невероятное значение.
Просто совпадение, что пятнадцатилетний мальчик, загоревший дочерна, с глазами, что пылали решимостью, рожденной из ненависти, стоял на восточном утесе горы, а в это время внизу верхом на ослике проезжал человек средних лет, крепкого сложения, с замечательной выправкой, но в крестьянской одежде. У человека имелись бинокль, фотоаппарат, а на ремне висел армейский револьвер. Револьвер и привлек внимание Федерико: партизанам вечно не хватает оружия, и у них вошло в привычку его собирать, как другие коллекционируют марки или морские раковины.