Война Иллеарта
Шрифт:
Она спокойно сказала:
— Томас Кавинант, добро пожаловать в Залу Даров. Я благодарю тебя за то, что пришел.
Она улыбалась, как будто была рада видеть его. Эта улыбка противоречила его ожиданиям, и он не доверял ей. Он изучал ее лицо, пытаясь распознать ее истинные чувства. Ее глаза приглашали изучать. Даже когда они разглядывали его, казалось, они смотрят на что-то за ним или через него, как будто пространство, которое он занимал, он разделял еще с чем-то иным. Он мимолетно подумал, что возможно она в действительности на самом деле самого его вовсе и не видит.
Подойдя ближе, она сказала:
— Понравилась тебе Зала
— Томас Кавинант, ты испытываешь боль?
Он обнаружил, что снова дышит учащенно. Воздух в зале показался ему очень разреженным. Когда он пожал плечами, то не смог сдержать проявление боли от этого движения на своем лице.
Елена потрогала рукой его грудь. Он почти вздрогнул, боясь, что она собирается ударить его. Но она только осторожно прикоснулась на одно мгновение ладонью к раздавленным ребрам, затем повернулась к Баннору.
— Страж Крови, — сказала она сурово. — Юр-Лорду были нанесены повреждения. Почему его не доставили к Целителю?
— Он не просил, — бесстрастно ответил Баннор.
— Просил? Неужели помощь должна ждать просьб?
Баннор спокойно встретил ее взгляд и ничего не ответил, как будто считал свою честность самоочевидной. Но упрек в ее тоне вызвал у Кавинанта неожиданную острую боль. В защиту Баннора он сказал:
— Я не нуждался… не нуждался в этом. А он спас мне жизнь.
Она смотрела на Стража Крови, не отрываясь.
— Ладно, так могло быть. Но мне не нравится видеть тебя раненным.
Затем смягчившись, она сказала:
— Баннор, Юр-Лорд и я пойдем в нагорье. Сразу пошли за нами, если будет какая-либо нужда.
Баннор кивнул, слегка поклонившись, и покинул зал. Когда скрытая дверь закрылась за ним, Елена повернулась к Кавинанту. Он инстинктивно напрягся. Сейчас, пробормотал он себе. Сейчас она это сделает. Но, судя по всему, ее гнев уже прошел. И она не указала на гобелен; она, казалось, не знала о связи между ним и этой работой. Лишь только с простодушием на лице, она сказала:
— Хорошо, Томас Кавинант. Так понравилась тебе Зала Даров? Ты не сказал мне.
Он едва слышал ее. Несмотря на доброе выражение ее лица, он не мог поверить, что она не намеревалась спросить с него за его стычку с Треллом. Но затем он снова увидел пятна беспокойства на ее щеках, и он поспешил укрыть себя.
— Что? О, Зала Даров. Мне она очень понравилась. Но не находится ли она несколько в стороне от путей людей? Что хорошего в музее, если люди не могут попасть в него?
— Весь Ревлстон знает дорогу сюда. Сейчас мы здесь одни, но в спокойные времена, во времена, когда война более отдалена, здесь всегда есть люди. И дети из школ проводят здесь много времени, изучая искусства Страны. Создатели искусных работ приходят со в сей Страны, чтобы поделиться и увеличить свое мастерство. Зала Даров расположена так глубоко и скрытно потому, что великаны, построившие Твердыню, считают именно такое место достойным, и потому, что, если когда-нибудь Ревлстон падет, эта зала может быть скрыта и сохранена во имя будущего.
Пока она говорила это, фокус ее взгляда, казалось, располагался где-то за ним, и ее зрение напрягалось, как будто она намеревалась взглядом прожечь его череп, чтобы разузнать, о чем он думал. Но затем она с мягкой улыбкой отвернулась и пошла к другой стене этого зала.
— Разреши мне показать
Он последовал за ней и остановился перед огромной картиной в блестящей рамке из черного дерева. Вся работа была в целом в темных тонах, но, ярко и смело выделяясь, в центре ее была фигура, которую он узнал сразу: Лорд Морэм. Лорд стоял один в пустой глубине, плотно окруженный черными дьявольскими образами, которые собирались хлынуть на него как поток, совершенно затопляя его. Единственным его оружием был посох, но он держал его вызывающе, а в глазах его было горячее могущественное выражение крайней ожесточенности и триумфа, будто он открывал в себе какие-то опасные способности, которые делали его непокоримым.
Елена почтительно сказала:
— Аханна назвала это «Победа Лорда Морэма». Она — пророк, я думаю.
Видение Морэма в состоянии такой крайности ранило Кавинанта, и он решил, что его снова упрекают.
— Послушай, — сказал он, — перестань играть со мной, как сейчас.
Если у тебя есть что сказать — скажи. Или прими совет Троя и запри меня. Но не делай этого со мной.
— Играть? Я не понимаю.
— Адский огонь! Прекрати выглядеть такой невинной. Ты привела меня сюда, чтобы позволить мне расквитаться за стычку с Треллом. Хорошо, получи это. Я не могу постоянно оставаться под подозрением.
Высокий Лорд встретила его взгляд с таким откровенным непониманием, что он отвернулся, бормоча себе под нос, чтобы успокоить себя.
— Юр-Лорд. — Она трогательно положила свою руку на его. — Томас Кавинант. Как ты можешь верить таким мыслям? Как ты можешь так мало нас понимать? Посмотри на меня. Посмотри на меня!
Она держала его руку, пока он не повернулся обратно к ней, глядя на искренность, которую она выражала каждой линией своего лица.
— Я не прошу тебя здесь мучить себя. Я хочу разделить мои последние часы в Зале Даров с тобой. Эта война близка… совсем близка… и я не скоро окажусь здесь снова. Что касается вомарка — я не совещалась с ним относительно тебя. Если и есть чья-то вина в твоей встрече с Треллом, то она моя. Я не дала ясного предупреждения о моих страхах. И я не видела степень опасности, хотя и приказала всем Стражам Крови предотвращать возможность вашей встречи.
Нет, Юр-Лорд. У меня нет грубых слов для разговора с тобой. Это ты должен упрекать меня. Я подвергла опасности твою жизнь, и это стоило Треллу, супругу Этиаран и моему деду, его последнего самоуважения.
Он был беспомощен исцелить свою дочь и супругу. Теперь он поверит, что не может исцелить и себя.
Глядя на нее, Кавинант почувствовал, как его недоверие рассыпается в прах. Он глубоко вздохнул, чтобы очистить легкие от спертого воздуха. Но движение причинило боль его грудной клетке. Эта б .ль заставила его бояться, что она коснется его груди, и он быстро сказал:
— Не трогай меня.
На мгновение она не поняла его. Ее пальцы забегали по его руке, и отчужденность ее взгляда скользнула по нему с ядовитостью, которая заставила его вздрогнуть, удивила и поставила в тупик. Но то, что она видела, исправляло неправильность ее представления. Он исчез из фокуса ее взгляда; она медленно протянула руку, чтобы положить ладонь на его грудь.
— Я слышу тебя, — сказала она. — Но я должна дотронуться до тебя.
Ты слишком долго был моей надеждой. Я не могу тебя бросить.