Шрифт:
Легенда
В отблесках огня из печи тускло отсвечивает дробовик у стены. Темноволосая девушка берет потрепанную книгу и садится возле детской кроватки. Свет от лампы падает на бледное лицо, оттеняет глаза. Из кроватки слышится негромкое агуканье.
– Люда, ты лучше бы песню спела, – я говорю ей негромко, опасаясь тех, кто бродит за окном. – Всё же больше пользы принесло.
Не то, чтобы не хотел слышать её чтение – вовсе нет. Людмила великолепно читает, но она может размеренным ритмом усыпить не только ребенка, но и меня. А пока третий из нашей группы не вернулся – спать нельзя.
Нельзя спать берендею, пока рядом бродят злые перевертни, а охотников и след простыл. Нельзя расслабляться в этой долбанной игре. Игре, в которой нет второй жизни и в которой нельзя сохраниться на определенной точке.
– Можешь заткнуть уши, – улыбается девушка.
Я подхожу к окну, за которым темнота скрывает нежеланных гостей. Пока ещё не видно светящихся красным светом глаз, но я чувствую, что эти твари где-то рядом. Их вой не слышно несколько часов, но они рядом. Моя чуйка ни разу ещё не подводила.
– Эх, ладно, валяй, – машу я рукой и присаживаюсь у стола.
Девушка начинает читать тихим, ласковым голосом, и волшебные картины встают передо мной:
«Песня плыла над широкой рекой. Она залетала в камыши, касалась плакучих ив. Тягучей волной шелестела по замершей траве.
Спешу по дороге любимой навстречу,
Сердце поет, поджидает свиданье.
Дождик бисером ложится на плечи,
И капли смывают слезы прощания.
На незнакомые звуки слетались любопытные птицы. Звери подкрадывались ближе, чтобы рассмотреть певца на утесе. Даже облака замедляли извечный бег и собирались над развесистым дубом косматыми кучами.
Луна из-за туч ярким глазом моргает,
Звезды крикнут с небес: «Тебя заждались!»
И ветер, что с листьями в салки играет,
Слегка подтолкнет: мол, давай, торопись.
С каждым новым словом в дубовых ветвях затухал шепот ветра. Русоволосая девушка в льняной рубахе, подпоясанной голубоватым пояском, внимала каждому слову. По румяным щекам катились слезы от нахлынувшей тоски – вот если бы её так любили. Она рассматривала певца, пока тот её не видел.
Шепчутся тихо кусты у дороги:
– Взгляни на него, до чего же счастливый…
Спешу я навстречу, и несут меня ноги
К единственной, милой, родной и любимой.
Он пел и словно обращался к той, чьи глаза блазнились в каждом сне.
Заветный цветок на груди притаился,
Насквозь пропитался души теплотой.
Пусть он расскажет, как я влюбился,
Пусть он споет про пропавший покой.
Старик с длинной седой бородой прислонился к шершавому стволу огромного дуба. Глаза печально осматривали речные просторы, камышовые заросли на другом берегу, столетние сосны.
Стоптанные лапти, худая на правом боку рубаха, грязные штаны – все уходило в сторону, когда он бархатным баритоном выводил следующее слово. В плечо черными коготками вцепился серый соловей. Маленькая птичка склонила головку и слушала старика.
Мягкий свет струится из окна,
Медленно сгорают тяжелые свечи.
Мы одни на Земле, и нам не до сна
В этот волшебный и сказочный вечер.
Прозвенело последнее слово. Эхо унесло песню дальше – ранить сердца влюбленных.
Девушка набрала было в грудь воздуха, чтобы похвалить певца, когда старик извлек из-за пазухи пастушью дудочку. Птичка встряхнулась на плече и увидела русоволосую девушку. В черных соловьиных глазках померещилась мольба: «Не мешай». Девушка тихо выдохнула.
Морщинистые губы тронули сопель, и красивая мелодия понеслась вслед за улетевшей песней. Ласковому наигрышу вторил серый комочек. Пронзительными, пробирающими до глубины души трелями невзрачная птаха рисовала искусную вязь.
У девушки перехватило дыхание, а из глаз пуще прежнего полились горячие капли, слезы радости. Чарующая дудочка обещала, что всё будет хорошо. Рулады маленького певца вели мелодию за собой. Они вместе касались верхушек облаков и падали, чтобы взлететь ещё выше. И завтра будет новый день – пели они – и всё наладится, и люди станут немного добрее, немного лучше, немного счастливее.
Волшебная мелодия оборвалась на пронзительной ноте и словно провела перышком по душе. Старик тяжело вздохнул и аккуратно убрал дудочку-сопель.
– Дедушка! Как же ты дивно поешь и играешь! – не смогла удержаться девушка.
Старик вздрогнул, усталые глаза поднялись на девушку:
– Давно ль ты здесь, краса-девица?
– Только твою песню прослушала да переливы соловушки. Очень уж вы жалостливо выводите, аж сердце разрывается на мелкие кусочки. Но так хорошо потом, словно утренней росой душу окропили, – всхлипнула девушка и вытерла глаза кончиком платка.
– Спасибо, красавица, за слова добрые. Давно я здесь не был, вот и накатила грусть-тоска по родным местам. А птаха вольная песней поддержала, – произнес старик, сучковатые пальцы осторожно пригладили перья соловья. – Прибилась на днях, все же не так скучно по ковылю ступать.
– Уезжал куда, деда? – девушка помогает старику встать.
– Да, уезжал, – вздыхает старик. – Три года провел в поисках, а нашел возле дома.
– Три года? Знать, много где побывал? Много чего видывал?