Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647
Шрифт:
Если отбросить политическую риторику, то Пим был достаточно справедлив, считая, что эти петиции, хотя они появлялись с подачи немногих активистов, весьма правдиво отражали мнение многих. Ирландское восстание резко усилило страхи и ненависть в отношении католического меньшинства в Англии. Следствием событий последних недель стало то, что епископы, а значит, и церковь в целом оказались на переднем крае агрессивной политики короля. Возвращение короля из Шотландии стало сигналом для серии волнений и беспорядков, которые отразились на торговле и заставили каждого человека сомневаться в своем будущем. В течение спокойного лета и ранней осени 1641 г. король становился все более популярен, а Пим – менее. Но события последних восьми недель резко развернули этот процесс в противоположном направлении. Теперь король и его политика были столь же непопулярны, как год назад, перед тем как был казнен Страффорд.
Как
Враждебно настроенное большинство с подозрением встретило, казалось бы, любезные послания, с помощью которых король пытался успокоить своих оппонентов в парламенте. Их ответом стали лишь требования об упразднении епископства и передаче под контроль парламента вооруженных сил и лондонского Тауэра. Тон этих требований явно указывал, что они придерживались мнения о связях короля с ирландскими бунтовщиками, и Пим смело намекал на это. Карл, который хотел выиграть время, попытался отложить прямой ответ на эти требования. Он сказал, что не может им уступить, но хотел бы продолжить дискуссию. Палата общин, возмущенная отсрочкой, заявила, что те люди в окружении короля, которые посоветовали ему дать такой ответ, являются врагами общественного мира. Когда на голосование поставили «Ордонанс о введении в королевстве состояния обороны», из всех роялистов в палате один лишь сэр Ральф Хоптон пытался выступить против, но тщетно.
Позиция Карла стала более жесткой. 7 февраля он объявил парламенту о своем намерении отправить жену и дочь в Нидерланды, подтвердил свой отказ передать парламентариям силовые структуры королевства и любезно согласился простить Джона Пима и тех парламентариев, которых обвинял в измене, однако не предложил никаких объяснений относительно предыдущих обвинений, выдвинутых против них. Он отверг советы смягчить свою политику, которые давал ему его племянник курфюрст Палатин и Хеенвлит. Хеенвлиту он перечислил все злодеяния парламента: сначала они захотели смерти Страффорда, потом трехгодичного парламента, затем продления работы существующего парламента, а теперь контроля над милицией и фортами. «Вы же видите, чего они хотят». Королева поддерживала мужа в его решимости любой ценой сокрушить оппозицию. Она откровенно сказала венецианскому послу, что ситуация должна ухудшиться, прежде чем она сможет стать лучше.
К середине февраля королевская чета, проехав через Кентербери, прибыла в Дувр. Офицером, который должен был сопровождать королеву и принцессу в Голландию, был Джон Меннес – суровый морской капитан, преданный королю и презиравший парламентариев. Пять королевских военных кораблей стояли на якоре, готовые принять на борт королевских особ с их свитой. Сама королева должна была подняться на борт «Лиона». Карл, судивший о лояльности своих моряков по тому, что он знал о Меннесе и его команде, был уверен в своих военно-морских силах. И еще он был уверен, что супруга сумеет обеспечить ему финансовую помощь принца Оранского и широкомасштабную военную помощь воинственного короля Дании.
Племянник короля курфюрст Палатин, который в последнее время сопровождал двор, временно отсутствовал. Поиздержавшись в своих многочисленных путешествиях, он вынужден был заложить свой орден Подвязки. Его искреннее стремление, чтобы в Англии установилось мирное и стабильное протестантское правительство, усугублялось естественным беспокойством о собственном доходе в будущем. Большую часть своей жизни он жил на субсидии, предоставленные его семье парламентом, и позаботился о том, чтобы дать знать своим
Во время его отсутствия при дворе внезапно появился его младший брат принц Руперт. После трехлетнего пребывания в австрийской крепости как военнопленный, он был освобожден прошлой осенью при содействии английского посла и при первой же возможности приехал в Англию поблагодарить своего дядю. Его мать, не желавшая, чтобы он оказался втянут в опасные планы двора ее брата, тщетно пыталась его удержать. Пылкий юноша, которого король и королева всегда предпочитали его осторожному старшему брату, превратился в мужчину, наделенного невероятной энергией и жаждавшего действия. Он с готовностью вызвался помочь королеве купить оружие и набрать солдат в Голландии.
Другие, от кого король ожидал благодарности, подвели его. Его Совет в Шотландии на призыв Карла о помощи прислал прохладный уклончивый ответ, сообщив лишь, что маркиз Аргайл будет ждать его с неким предложением. Стараясь выиграть время и следуя советам Калпепера, считавшего, что король сможет ослабить влияние Пима в палате общин, если сделает ряд демонстративных уступок, он выполнил некоторые требования парламентариев. Он убрал из лондонского Тауэра Байрона, который все равно не смог бы долго продержаться, лишившись продовольственных поставок. Он, что было более неожиданно, подписал билль об отстранении епископов от светской власти, мягко добавив, что «ничего так не желает, как удовлетворения пожеланий своего королевства». Сообщение об этом потупило в палату общин 14 февраля, но эта демонстрация доброй воли короля не успокоила депутатов. Пим и его соратники прекрасно понимали, что, пока король сохраняет контроль над вооруженными силами, в его власти все вернуть, и, как только у него появятся силы, он сможет отменить все акты, которые его вынудили принять, когда он был слаб. Палата общин снова надавила на него, чтобы он передал ей контроль над вооруженными силами. Они начали кампанию против генерального прокурора за то, что он выдвинул обвинение против пятерых депутатов, и вскрыли несколько перехваченных писем, посланных лордом Дигби из Голландии. Дигби прямо советовал королю применить силу против своих оппонентов. На этом основании его обвинили в развязывании войны с нацией.
23 февраля королева отплыла из Дувра. Король очень тяжело переживал расставание. Несмотря на то что их прощание было публичным и официальным, у обоих на глазах стояли слезы, и, когда «Лион» с попутным ветром тронулся в море, король скакал вдоль обрыва, стараясь не потерять жену из вида, пока парус не скрылся за горизонтом.
В Лондоне был объявлен постный день, и, пока королева плыла по морю со своей воинственной миссией, Стивен Маршалл, проповедуя с кафедры церкви Святой Маргариты в Вестминстере, читал текст из Книги Судей: «Будь проклят Мероз! – сказал ангел Господень. – Горько проклинайте его жителей, потому что они не пришли на помощь Господу, на помощь Господу среди воинов». Он громогласно осуждал всех «безучастных» к борьбе, которая вот-вот начнется. Искать примирения с партией «зловредных» означало предавать не дело парламента, а дело Господа. Не какой-нибудь оголтелый фанатик, а милый душевный проповедник Маршалл страстно призвал колеблющихся встать в строй.
Палата общин провела консультации с Сити о сборе денег для подавления ирландского восстания. Их проекты проходили обсуждение в течение нескольких дней, прежде чем были опубликованы, и король закономерно сетовал, что его следовало бы проинформировать. Тем не менее он дал свое согласие на этот крайне жесткий план относительно будущего Ирландии, который после его смерти был реализован Кромвелем. Это был практически последний совместный акт короля и парламента. По оценкам, требовалось собрать миллион фунтов, чтобы подавить восстание ирландцев и восстановить утраченную собственность поселенцев. Предполагалось конфисковать у восставших 10 миллионов акров ирландской земли, четвертая часть которой, а именно вся доходная земля – исключая болота, леса и бесплодные пустоши – будет передана тем, кто даст деньги на войну. Таким образом, со стороны англичан подавление ирландского восстания превратилось в гигантскую спекуляцию ирландской землей, в ходе которой на кону стояла почти вся Ирландия. План позволил собрать необходимые деньги, но он полностью оправдал восстание в глазах ирландцев и дал им все основания драться с удвоенной силой. Теперь для англичан являлось неприемлемым любое урегулирование, кроме полного разгрома мятежников, поскольку никакой другой конец не гарантировал возврата денег инвесторам. Ирландцы, остававшиеся лояльными, узнав, что «их королевство выставлено в Англии на продажу», отвернулись от вероломного правительства и, взяв в руки оружие, присоединились к своим землякам.