Война Львов[СИ]
Шрифт:
— Вся эта история больше походит на дурной фарс, — буркнул я. — Знаешь хоть с кем ты сцепился только что?
— Ты уже задавал этот вопрос и я сказал — не знаю. Кстати, будешь опять моим секундантом?
— Что мне ещё остаётся, буду. Но боюсь, если его величество узнает об этой дуэли, в Таймском замке сидеть нам обоим.
— Много чести для тебя, — рассмеялся Алек, — ты будешь сидеть в обычной тюрьме.
Сначала я хотел сказать, кто достался милостью Господа ему в противники, но потом решил не делать этого. Очень сомневаюсь, что если дуэль и состоится, то мне на ней секундантом не быть.
Галиаццо Маро по прозвищу "Кровавый
— Галиаццо Маро, — оторвал иберийца от размышлений голос с противоположного конца площади, куда он вышел, сам того не заметив, — я пришёл требовать с тебя платы кровью за семью Эччеверриа.
Из тьмы в круг от лунного света вышел смутно знакомый бретёру юноша со шпагой в руке. Обернувшись на звук, Галиаццо увидел второго парня, навряд ли много старше первого. Вооружён он был кроме шпаги ещё и кинжалом, как принято здесь, где ещё сильны традиции мечевого фехтования, и в отличие от первого, что сильно подняло его в глазах наёмного бретёра.
Галиаццо отступил, так чтобы противники смогли атаковать его с обоих флангов, а не спереди и сзади, и демонстративно сложил руки на груди, провоцируя врагов. Они атаковали одновременно, но не слишком слажено, что дало бретёру шанс прикончить обоих в первые же минуты боя. Буквально за мгновение до того, как концы шпаг должны были ткнуться ему в грудь, ибериец, пригнувшись, прыгнул вперёд, перекатился через плечо и вскочил на ноги, обнажая шпагу и тут же делая молниеносный выпад в лицо страндарцу (так он про себя назвал парня со шпагой и кинжалом). Однако его манёвр, похоже, был известен противникам — длинный кинжал отбил в сторону его шпагу, а в бок уже нацелился ткнуть его второй враг (салентинец), успевший развернуться. Пришлось делать почти невероятный прыжок назад (помогло прошлое циркового акробата) и отступать под напором двум молодых наглецов. Три клинка против одного — давно ему не было так интересно.
Он пригнулся, пропуская шпагу салентинца над головой, и вместо того, чтобы парировать выпад страндарца, прямо на полусогнутых шагнул к нему и, перехватив клинок своей шпаги левой, ударил его закрытой гардой по лицу. Страндарец отшатнулся на полшага, схватившись за скулу, и сплюнул кровью, но тут же — что делало ему честь — ткнул кинжалом в горло. Не то чтобы Галиаццо совсем не ожидал чего-то подобного, скорее у юнца такой прыти не предполагал. Вновь пришлось отступать.
Эта схватка начала утомлять Кровавого шута и он решил заканчивать её.
Молниеносным выпадом он выбил шпагу у салентинца, рассудив, что раз у того больше нет оружия — он практически беспомощен. Страндарец же совершил то, на что не решился бы ни один фехтовальщик, он швырнул свою шпагу товарищу, одновременно нанося быстрый удар кинжалом, Галиаццо пришлось закрываться голой рукой. Сморщившись от пускай и ожидаемой, но от этого не легче, боли, он обрушил на предплечье противника гарду своей шпаги, выбивая кинжал. Правда салентинец нанёс рубящий удар по рёбрам Кровавого шута, хотя шпага и
Так туго ему не приходилось давно. Он явно недооценил противников, совершавших совершенно непонятные для разума бывалого фехтовальщика вещи.
Вот салентинец отскочил к своей шпаге, но вместо того, чтобы вернуть оружие товарищу атаковал Галиаццо рубящими ударами с двух сторон, будто это были мечи, а страндарец не перехватил кинжал правой рукой, а продолжал довольно ловко орудовать левой, будто и не бил его Кровавый шут гардой, а удары его способны были сломать кости и людям более могучего телосложения. Невозможно, немыслимо, как драться против врагов, сражающихся не по правилам, принятым в фехтовальном мире?!
Крутанувшись, Галиаццо быстро парировал скрестившиеся клинки шпаг салентинца, одновременно подставляя под кинжал страндарца гарду своей, шагнул вперёд и ударил салентинца лбом в лицо. Тот отшатнулся, взмахнул руками, стараясь удержать равновесие и роняя шпагу. И тут грудь Кровавого шута слева рванула дикая боль, он скосил глаза в том направлении и увидел рукоять даги, зажатую в правой руке страндарца, за которой по причине отсутствия в ней оружия ибериец не следил, а зря. Немыслимо!
Опомнившийся салентинец изо всех сил ударил Галиаццо гардой в скулу. Тот покачнулся, раздался щелчок и боль рванула грудь Кровавого шута с новой яростью. Страндарец выдернул из раны своё окровавленное оружие — это оказалась иберийская дага, страшный, запрещённый во многих странах кинжал, за наличие которого во время войны могли повесить без суда и следствия вне зависимости от социального статуса и положения в обществе. Галиаццо показалось, что его внутренности только что нашинковали прямо в его теле, а теперь ещё и как следует перемешали. Он отступил ещё на полшага, прижимая к чудовищной ране ладонь, кашлянул кровью. Перед мутным взглядом Кровавого шута мелькнула рука страндарца со вторым кинжалом, он медленно поднял её и метнул кинжал. Клинок его пробил горло Галиаццо Маро по прозвищу "Кровавый шут", тот подался назад, сполз по стене и умер.
Проснулся я от достаточно серьёзных толчков в грудь. Кто-то тряс меня, пытаясь вытряхнуть из сна, куда я провалился под утро, едва притащив ноги.
— Просыпайся, Эрик! — тряс меня за плечо Алек, а это был именно он. — Давай же! До дуэли осталось всего полчаса!
— Не будет никакой дуэли, — зевнул я, переворачиваясь на другой бок, натягивая одеяло на голову и как-то отстранённо понимая, что вчера — или уже сегодня? — так и не успел раздеться перед сном. — Кровавого шута убили ночью.
— Какого шута?! — наседал Алек, сдёргивая одеяло. — Ты взялся быть моим секундантом на дуэли, помнишь?!
— Помню, — буркнул я, — всё помню. Но говорю ж тебе, не будет дуэли. Ночью твоего оппонента убили.
— Кто? — не понял Алек.
— Не важно. — Я зевнул ещё раз и натянул одеяло обратно, забывшись, наконец, глубоким сном.
Прямая угроза осталась позади, но что-то продолжало угрожать Алеку, да и вообще в стране назревало что-то совсем недоброе. Его величество всё сильнее подпадал под влияние родни королевы, что совсем не нравилось Орвику. Но ещё больше его раздражало то, что Марлон ещё и начал интересоваться делами государства, вместо турниров и пиров. Граф понимал — власть выскальзывает из рук, как песок, но и ждать пока она иссякнет совсем не собирался.