Война мыслей

Гусева Лидия

Картина пляжа в будний день представляла собой жалкое зрелище. Здесь происходила непонятная паломническая мойка. Со всех сторон стекались старые люди в возрасте от семидесяти до ста. Кто идёт сам, кого несли, кого везли на коляске. Их «купальные костюмы» видимо также были их ровесниками. Залатанные трусы, превратившиеся уже в сеточку, жёлтые лифчики с пуговицами от пальто. А также дети голые и не голые, все породы собак, – и всё это бежит, идёт и ползёт в воду, которая в данный момент напоминает индийский Ганг.

У многих нет на участках бань, но превращать небольшое озеро в мыльню и стиральную тоже нельзя!

Очень надо изощриться государству, чтобы довести старое поколение до такого

состояния. Это понятно, пальто дорого стоит, но его можно носить десять, а то и двадцать лет. Но когда на тебе трусы, модели выпуска 30-40-х годов!? Невольно Людмила вспомнила вопрос из уст мексиканки, когда она посетила первый раз Россию в двухтысячном году: «Людмила, а что государство вам и одежду выдавало?» Конечно же, Люда посмеялась и сказала, что это был не концлагерь, они сами покупали себе одежду. Теперь для Людмилы уже яснее становится её вопрос. На самом деле было несколько видов ткани и несколько моделей, которые обеспечивали всё население Советского Союза. А их заработанные деньги, бумажки, лишь видимость того, что они свободны и могут выбирать, что купить, а может быть и съесть. И они, действительно, были все одинаковы от Севера до Юга в одних платьицах в горошек или брюках в клеточку, а уж на трусы и на носки никаких дизайнов не было. Конечно, государство рассчитывало, что от одной одежды на теле, от одной пищи в желудке, должен быть и менталитет одинаков.

Увидев, что делают старики руками под водой, дойдя до пояса, Люда с дочкой немного отошли вглубь, подальше от человеческого пляжа, который выглядел намного хуже, чем водопой для животных. Наплавались вдоволь, нанырялись и, конечно же, нахлебались этой самой «водички».

Самый главный, то есть Николай не пришёл на следующий день на строительство забора. Это было для Людмилы уже ясно, что он не придёт. Его сын, Сергей, сказал, что отец заболел, ни слова больше. Как бы Люда хотела, чтобы он вообще не приходил, а если яснее представляла себе ситуацию, то тогда бы незамедлительно взяла в охапку своих детей, кошек, собаку и уехала бы с этой чёртовой дачи. Эх, знал бы каждый, где подстелить соломку. Их веселье и отдых продолжались, хотя уже с некоторым оттенком фатального воздействия после вчерашних событий.

Людмила точно знала, что человеку, не укравшему ничего, не убившему никого и не имеющему чёрных мыслей в голове, бояться нечего. Вот они так и жили, и ничего не боялись.

Видимо, Николаю тоже было легче уйти от этого строительного договора после вчерашней стычки со Стасом. Но он решил драться не на шутку, и через день появился, как ничего и не было, на «работу». За руку, поздоровавшись, как лучший друг, присел со всеми также за обеденный стол. «Чтобы убить своего врага, сделай его своим другом», это про него. Видимо, он придумал тактику. Потекла приторная беседа, приправленная его стеклянно-холодными и неподвижными глазами. Пытаясь разбавить их разговор в затянувшихся паузах, Людмила тоже задавала совсем ничего незначащие вопросы.

– А вы откуда? – хотя прекрасно знала, что они из какой-то глухой деревни Беларуси.

– Я-то?! Я, вообче, издалека, можно сказать вчера только с зоны…

Людмиле секунды хватило осознать, чем это грозило ещё больше для них. Люду затрясло. Для неё тяжело было задавать самые обыкновенные вопросы, поддерживающие в логическом русле беседу.

– А за что, если не секрет?

– Да, так, за травку…

Какая может быть травка в глубокой белорусской деревеньке, где нет даже почты, а может, и электричества нет. Какая на хрен травка!? Она посмотрела на него, и Николай понял, что она ему не верит, не только не верит, а видит его практически насквозь. Глаза Люды говорили: «Только тронь мою семью, колдун из колдунов, только попробуй! Тебе мало не покажется, об меня вытираться нельзя!»

– Ха, ха, – сказал язвительно его взгляд, – да я всё сказал, что вы покойники, а вот ваша дочка может на что-то и сгодится. А, может быть, и ты поползаешь.

– Никогда, – ответила Люда глазами, но больше не могла вести Войну мыслей и глаз, так как дольше двух-трёх секунд задерживаться в этом взгляде было невозможно, иначе, она могла бы ползать уже через минуту.

Изо всех сил Людмила старалась показать, что они живут обыкновенно, что они не только нормальные, но и прозаичные люди. Ни одним шагом она не выдала себя, что тоже умеет бороться.

– Что, думаешь, помогут? – спросил Николай уже в четверг утром, увидев на Люде футболку с двумя булавками.

– О, они у меня уже сто лет висят, – сказала она беззаботным тоном. Люда прицепила их не накануне и не для своей обороны. Они, действительно, висели давно.

На всей будничной одежде, со времён детства, на Людмиле часто были булавки. Это незаменимая вещь вытащить себе занозу, а в советские времена вовремя скрепить резинку на трико. Сейчас панки или рокеры украшают свою одежду, тело булавками. На самом деле, все знают, что это средство от сглаза. Только почему булавка, Люда не знала, не копалась в изотерической истории. Но это верное средство она тоже испытала на себе.

Где-то в восьмидесятых годах Людмила в очередной летний сезон устроилась на работу в «Интурист». Как одной из временных, естественно, ей подкинули группу из социалистической Кубы. Кубинцы путешествовали две недели с шестьюдесятью рублями, которые им выделили на поездку, кстати, русским, выезжающим за границу, давали ещё меньше, по тридцать рублей. Людмиле было жаль их искренне, и она водила кубинцев по самым дешёвым местам, где они могли бы купить сувениры, а также выменять их на ром и кубинский табак. Люда должна была отработать с ними все экскурсии по бывшему Ленинграду и пригородам, а далее сопровождать по некоторым городам страны. Путь лежал в Минск, Киев, Запорожье, Кишинев, Одессу, Тбилиси и Москву. В Киеве, естественно, их поселили в интуристовской гостинице, её группа чувствовала себя прекрасно, а Люду сразу вызвали в «непонятный» кабинет и стали настойчиво допрашивать, кто из туристов как себя вёл в поездке. Это было её первое свидание с КГБ, она даже не поняла. «Возможно это дирекция гостиницы, или ещё какая служба, которая спрашивала, типа, никто не заболел, кто как себя чувствовал и т.д.», – думала Люда в тот момент. Наверно, на её лице была написана такая искренняя наивность, что долго Люду расспрашивать не стали, а отпустили от греха подальше. Потом Людмила рассказала про это мужу, тот ответил ей, это был Комитет. Она опять искренне удивилась. Ну КГБ, так КГБ.

Людмилу поселили в номер ещё с одной переводчицей. Это были апартаменты люкс, прекрасное обслуживание, которое простым советским гражданам тогда не снилось. Переводчица оказалась местной и сопровождала группу из Польши. Она заселилась, когда Люда уже спала после перелёта и тяжелого переводческого дня.

– Выйди из комнаты! – приказала она ей, разбудив громким голосом.

– Зачем, что случилось? – спросонья спросила Людмила.

– Затем, выйди и всё, я так хочу! – такое обращение к себе со стороны незнакомого человека она ещё не испытывала.

– Не выйду, почему я должна выходить, я сплю на своём оплаченном месте, – в Люде проявилось противостояние против голой, неприкрытой наглости.

– Выйди, я буду звонить! – всё также резко продолжала крашеная незнакомка.

– Мне твои звонки до лампочки, почему я должна в двенадцать часов ночи сидеть в ванной или торчать в коридоре? – Люда непременно бы вышла, если бы её попросили не таким тоном!

– Выйди, иначе тебе хуже будет! – та продолжала разъяряться.

Сошлись на каком-то консенсусе. Она действительно поняла, что Людмилу её телефонные разговоры никак не трогают. На следующий день, соседка даже попросила у Люды в долг шестьдесят рублей и вела себя почти сносно для своей натуры.