Война на пороге. Гильбертова пустыня
Шрифт:
«Вот, наконец, пришел тягач, и там был трос, и там был врач, и МАЗ попал куда положено ему», - пел Высоцкий надрывно и заглушал стоны Гнома во время перевязки. Маг- нитофончикбыл кассетный, юморной такой, глазастенький. Модестович, этот старинный еврей из «сказки про тетю Сару», уехал, призывал поправляться, есть какие-то снадобья и ждал его завтра на перевязку.
Кирилл приехал двумя часами позже после звонка. Душная ночь не заканчивалась никак. Гном, покрякивая, рассказал ему события — кратко, как в отчете. «Меня, наверное, будут искать?
– сказал он в конце, — надо слиться куда-нибудь. И домой как-то соваться — не очень. Документы с собой».
гильвертоко таыия
— Слить-то тебя легко, только искать никто не будет. Завтра услышишь такой расклад своей истории, что закачаешься. Игорь-то, что,
— Нет, видимо, в Европе.
— Я был у него вчера, в Европу не собирался, он сына ждет, ему перестрелки ни к чему, а на тебя у этих узкоглазых давно намазано медом, и уезжать нужно от чужих, а не от своих. Куда от японцев уедешь, на Луну, что ли?
Назавтра Кирилл отвез его в больницу, и Гном расслабился. Еще через месяц гладковыбритый мужчина в черном костюме, сидевшем на нем чуть-чуть не с плеча, но все равно официально, принес Наталье Львовне букет роз по количеству на одну не совпадающую с ее возрастом. К этому времени, наконец, улеглась возня с недоумениями милиции и визитами городских властей всех сортов. Японцы не искали раненных, в консульстве вежливо и недоуменно отшили наших ментов. Миса запомнила рыжие глаза русского. Она не имела к нему претензий, он отвоевывал свой рыжий мир как умел.
2006 год, декабрь
...Миса была посажена в самолет, как работник консульства, в день события и отправлена в отпуск в горы — поправлять здоровье. Пресса покричала двое суток и угомонилась на том, что «нужно правой стороны держаться, товарищи, и детей воспитывать в русском стиле и, в общем, пистолеты — свои ли, японские ли — где попало не разбрасывать в эпоху терроризма.
Ненадолго же она слетала в Россию и породила дурацкий инцидент. Дурацкая страна. Ее ранили, и рана болела. Ее ранили так глубоко эти русские, что способности читать в небесах явно рассеивались. Ей нужен был отпуск. В Тибетские горы отпроситься небезопасно. Да и перед своими она провинилась. Куда уж тут просить. Она вспомнила, как однажды пять лет назад столкнулась в ашраме в русской артисткой, танцующей Буто в Германии. Девушка-женщина- мальчик была совершенно лысой, ходила в каком-то хитоне на голое тело, и ее почитали монахи. Она, вроде, прошла все уровни и вызывала уважение. Миса попыталась общать-
Ot+лсь. flt+tcMiiM* Емм TJe+имьим
ся, но все время чувствовала, что девушка находится далеко. Однажды она поймала ее состояние, и это была печаль по какой-то большой любви, тихой, как озеро. У девушки были большие ступни, но одновременно сильные и изящные, как у сегодняшней японки. Тогда Мисе впервые пришло в голову, что русский андеграунд не так уж плохо представлен в мире, и русский мир — это не Россия, это больше. И Китай это, и Германия, и Америка. Может быть. В управлении на ее внеочередной отчет сказали, что знают и пусть она не беспокоится, это только флуктуации, гении есть везде, но русский мир разобщен, и одним богам известно, чем он управляется. Мол, нельзя заставить дерево расти как тебе нравится. Оно все равно повернется к солнцу. Так, русский мир пока - сам по себе система, повернутая к своему солнцу. И это солнце — не в России.
Поправляясь в пустом жилище Ата в горах, но за высоким ограждением и системой слежения, Миса узнала, что Правительством и Императором взят курс на войну. Ей стало легче. Что толку биться в культурных сетях чужих народов и приделывать им японские маски, гораздо лучше выступить в поход: и проще планировать, и, главное, перетряска всей страны через упрощение. Русские говорят: «Солдат, не спрашивай!» Американцы тоже выбирают демократию с десятком авианосцев. Вот и мы пойдем сражаться за свои бывшие территории. Просто. За память предков и все. За честь.
Потом нужно как-то заткнуть этих сбесившихся детей. Бешеные собаки не нужны никому: даже если они порождение культуры, это тупиковое порождение. Война - единственный выход. Стадии понятны. Ужесточение дисциплины. Тут можно зачистить весь это креативный сброд. Подготовка. Тут можно остатки пассионариев утилизировать. Мировое сообщество проникнется сочувствием к проблемам поколений. Отдел экспорта культуры снимет миллион слезливых фильмов о трагедиях в семьях и терроризме молодежи, о раскаянии, инопланетянах, всеобщих галлюцинациях и прочих развитых контурах сознания, где христианское «не убий» вызывает вопрос: а почему, собственно?
ная зараза к ним перекинется... Американцы отремонтируют нам базы. Детишки станут под ружье защищать свое будущее и искать место под русским солнцем. Вернем Маньчжурию. Эта ролевая игра с историей как-то заглохла, а почему? Расколоть Китай — заманчиво... А Корея — жертва. Они все еще ненавидят нас. Это — легкая добыча. Протекторат — красивое слово для экономики. Красивее только Маршалл, — сказали бы американцы. Через трое суток таких размышлений Миса полетела в Вашингтон на переговоры про плавбазу «Синано».
— Привези мне плавучий остров и получишь повышение!— сказал ей шеф.
Как приятно было лететь в Америку. Там не Россия, все известно. Конечно же, на первом этапе они откажутся от активной ходовой части. Это ж вовсе не авианосец! Они посадят там сакуры для офицеров. Ландшафтный дизайн. Это — плавучий аэродром, потому что Япония не может себе позволить построить аэродром, ей негде: многонаселенная горная страна, зеленые, общественное мнение, как защищаться в этом демократическом обществе... и им придется вынести аэродром в море и приписать к базе на Окинаве. Как здорово, что русские сдали Камранг! Никогда нельзя понять их, и еще китайцев. Они поступают вопреки здравому смыслу. Но к войне с ними нужно готовиться. Очень удобно захватить немного от России: будет куда вкладывать молодые агрессивные резервы. А те, кто понюхает войны, сразу поймут ее отличие от игры в смерть. Война — система большая, она взламывает изнутри. У Мисы было прекрасное настроение. Она обожала Вашингтон, немного надутый маленький город. В Америке толклись некоторые члены Императорской Семьи. Это льстило американцам, их менеджменту. Но дяди Сэмы — они были очень топорны в своем гегемонизме, у них не было кланов Минамото. Шерифы, да и те повыродились или почернели, а это уже не шерифы. Дикий запад умчался на лошадях в прошлое, оттуда уже не достать «закона джунглей» и «закона свежей крови». А у японцев все было вчера: дом Тайра, реставрация Мейдзи, бусидо, так пошло мутировавшее в юных отпрысков индустриального мира. Все это было вчера, а сегодня — война,
Сцльи Емм flц-ссмм***-
и это просто. Готовиться и победить, или проиграть, но нужно свалить этот груз нового бусидо. Война — это счастье упрощения позиций. Как легко подраться, как трудно прийти к пониманию. Самураи знали это. Они приходили со своим пониманием в храмы, а к людям — с мечом. И ничего: цивилизация летела вскачь, повырежут целые кланы, гладишь, новые наросли и снова враждуют, мстят. В Америке был такой писатель, Роджер Зилязны, он про это написал, ну чисто в японском духе. Японцы перевели, прочитали. Имена чудные, но все про нас. Отдел культуры даже специально изучил феномен, и Миса читала отчет. Война - это отлично. Все заняты. Все быстро. Остается культура циновок и омовений. У Японии не было культуры перепотребления, как в старушке Европе и в Америке, разве инновационная парадигма их немного прихватила и то: мода на «новое, иметь первым» — это так, государственная политика была. А накоплений японцы не делали. Богатства упразднялись, отнимались, передавались, оборачивались. Быстрый мир. Миса летела в Вашингтон.
Прекрасно. В Интернете ей попалась заметка о японском рыбаке, который в бытность войны 1905 года приплыл к русским и сказал, что скоро сюда высадятся японцы. Русские удивились и не поверили, но все же спросили предателя о том, что ж он не болеет за славу японского оружия. И ответил мудрый рыбак, что, мол, самураи ввяжут сейчас Японию в такую войну, что не останется после нее в мире ни рыбаков, ни рыбы, а так их встретят, поубивают, кровь будет выпущена, и он поживет и половит рыбу еще пятьдесят хотя бы лет. У Мисы испортилось настроение. Это был прокол отдела, с которым она уже два года как не общалась. Это был малый прокол той же группы, которую однажды допустил Старик, режиссер первой «Королевской битвы»: взял, скотина, и предупредил мир о главном. Он умер, и дальнейшая судьба отдела была размывать влияние фильма продолжением, копиями и трактовками. К счастью, гибкое общественное мнение тут же попало под власть «жестокости, опасной для подростков» и запретила показы в ряде стран, Россия, конечно, показала все самым широким экраном.