Война обреченных
Шрифт:
В общем, драпали мы. И наемники, и Братство. Дошли до пригородов Мадроша. Там порт был. Хороший, большой порт, только все там в беспорядке, полный мандец.
Таины нам на пятки наступали. Братство вылезло на маленький остров, где маяк. Рядом с молом. Наемников оттеснили на мол. Узкая каменная полоса, с трех сторон море. Я думал – все, передохнем за полчаса все. И лучше б так и было. Считай, везение выпало бы мне, только я еще не понимал.
Мы деремся из последних сил.
Однако вышла нам подмога с Островного маяка. Моряки там нашли арсенал баллист, и давай гвоздить по таинам… Очень хорошо.
Таины расступились. Прямо на нас прет огненный фонтан. И еще один – по морю, над волнами – свечечкой плывет к Островному маяку. Тут новая для меня вещь выяснилась. Оказывается, шерстяные образины третью ступень укладывать могли. Запросто. И девочки серенькие уложили гадину. Так я и не понял, чем они ее достали.
Но у Братства ни одной такой образины не было. И второй огненный фонтан туда доплыл. Вижу: запалил гребаный ублюдок баллисты. А потом и ребят жечь принялся. Вот, кто-то уже горит. Другие в море прыгают.
И только человек десять сбились в кучку и надрывают глотки: «В смерти видим мы свой триумф!»
Ебиттвою…
Остаток наемной армии, всего человек сорок, ссыпался с мола. Мы хотели уйти в лес и пробиваться к Дацгазагу. Там, говорят, кто-то еще сопротивлялся. Встали на ночь у самой опушки.
Харчей не было. Воду пить из реки не стали, там какая-то магическая зараза. Костров разжигать я не велел. Ребята меня послушались, я у них вроде стал за страшого. Браслет у меня, они думали – может, поможет это им как-то. Местные – почти везде – браслет дома Хамара уважали. То ли просто очко играло – связываться.
Рыжая пошла в караул.
Я заснул.
Шум.
Просыпаюсь. И тут меня отправляют в нокаут какой-то гребаной железякой в челюсть. Отоварили как кота помойного. Все, отключился я тогда, короче.
Утром лежу, руки-ноги связаны, в пасти вонючая тряпка. Челюсть ноет. Нога больная не так подвернулась и тоже ноет. Говно какое. Рядом лежит Рыжая. Той же амуницией опутана.
Вижу, приходят призрачные, а с ними простые таины. Уводят наших, кто еще жив, попарно. Что за хрень такая?
Я не думал тогда ни о чем. Убьют, и ладно. Я смерти не боюсь, я срать бы хотел на смерть. Подохну, и мытарства мои кончатся, буду тихо гнить, червячков глазами своими подкармливать. Да что мне!
Мне тогда втемяшилось, что ничего я не боюсь, и на все забил. Мол, конец, так конец. И весь мир я посылаю на хер. Спокойно посылаю, злости во мне нет, а есть только тупая усталость. Я устал, ребята, мне все равно. Мне поебать, как там карта ляжет.
Но зря я это так. Выходит, не совсем одеревенел.
Пришел призрачный, ко мне наклонился и говорит:
– Ты будешь драться с ней, – показывает на Рыжую, – выживет из вас один. И кто выживет, того и отпустим. Ясно тебе?
Тут он вынул тряпку у меня из пасти.
Я гляжу на него, не киваю, ни слова не говорю, даже не мигаю. Пошел бы он, тварь!
– Добавить что-то хочешь?
Я молчу.
– Будем считать, понял. Развяжите его.
И простые таины принялись меня развязывать.
Только тут я сообразил, с кем буду драться. Кого мне надо убить. Как же так? Почему – ее? Почему не кого-нибудь другого? Да я не могу… Я же ее… Мы же с ней…
– Дайте другую! То есть… другого…
Призрачные поворачивается ко мне, смотрит внимательно. Читает что-то у меня на лице. Ну, думаю, смилостивится. Понял. Смилостивится, да. Не такая же он сволочь бесчеловечная.
– Нет.
– Я не буду драться.
– Будешь. Я сказал «нет», и решения своего не изменю.
Склонился над Рыжей. Тихо спросил что-то. Рыжая, как только у нее вынули кляп, тут же плюнула ему в рожу и крикнула:
– Сука!
Мы поднимаемся. Нас ведут под белы руки, не рыпнешься. Она мне говорит:
– Жалко. Мне очень не хочется тебя убивать. Ты… вроде родного. Смешно, Мосел…
– Да. Мне тоже не хочется, Настя.
Нас привели к площадке, посыпанной песком. А песок хоть и заровняли вот только-только, но красные пятна кое-где виднеются. Заставили раздеться догола. Запустили в круг.
Мы убивали друг друга, как умели. Она выбила мне глаз, и глаз вытек. Потом. А тогда я ее все-таки прикончил. Шею свернул.
И страшное было у меня чувство: я ломаю ей хрящи, она хрипит, мне худо, и надо доделать дело, иначе ослабею и самому каюк. А руки дрожат. Руки мои, хреновы мои руки – дрожат. Рукам головенку ее скручивать не хочется. Рукам хочется жизнь ей оставить, спасти ее, бля, хочется рукам. И я даже на секунду ослабил… а!
Убил я ее. Так убивал, будто убивал самого себя. Как будто себя ломал, и свое же сердце, говенное вонючее сердце свое, сапогом давил. Рассказать невозможно.
Они подрезали мне какую-то мышцу на ноге. В смысле, таины. Я стал совсем хромым. Немощный обмылок. Такого прикончить – только измазаться.
Подрезали и отпустили.
Принялся я скитаться и большие дороги обходил. Меня бы все—таки прикончил кто-ниубдь, как раз жратвы не стало, человеческое мясо в цену вошло. Но я прятался. Находил себе подходящие берлоги. Воровал. Убил одного нашего, отобрал автомат с тремя обоймами. Патроны берег.
Жить бы мне уже не надо, но инстинкт самосохранения работает исправно. Не дает убить меня. Все вокруг умирают, а я жив.
Добрался за неделю до Дацгазага. Город – целый. Как-то обошли его пока. Таинские банды вокруг шастают, а главные силы еще не пришли. Дают пожить чуток. Напоследок. В двух днях пути – вольный город Дуднам. Вернее, все, что от него на хрен осталось. Земля, камень, бронза, живая плоть и странная, стеклом застывшая вода, сварены в одном месиве. Был город, а стал узелок из таких струек, которые бывают, когда из пачки нежирного творога содержимое давишь на тарелку… Только очень большие струйки. Вот посередине узелка – половина крепостной башни. А вот свинья. А вот тело, похоже на вывернутого наизнанку жука размером с небоскреб, и глаза у него – разбитые зеркала по дачному пруду размером… Кажется, Молодому Хозяину, одному из тысячи девятисот девяносто восьми тварей, владевших Кауром, выпустили его похабные потроха. Жаль, не я. Тот, кто убил его, видать, еще гаже.