Война обреченных

…льше всего на свете я ценил возможность пересчитать вечером наличные, часов в восемь или девять, и убедиться, что на кабак хватает. На сегодня. И на завтра. И на послезавтра. И еще денька на три-четыре. А потом пойти в кабак и медленно нажираться, наблюдая за разными людьми. Поразмышлять о том, о сем, припомнить старые деньки и обязательно нажраться. Не до белой горячки, конечно. Домой-то меня никто не отвезет, я один живу, и приятелям берлогу свою засвечивать не желаю… Но очень прилично. Как молодой. Когда ты молодой, тебе, по большому счету, на все насрать. И ты, по большому счету, ничего не ценишь. Вот

Можно, конечно, склеить девочку. Если не лень. Обычно – лень. Так называемая «приличная женщина» – большая обуза. Терпеть ее выкрутасы, так это нужно ангельское терпение… Все мужчины – ангелы. Кроме тех, разумеется, которые бьют своих баб смертным боем или вообще убили их к едреням. Это просто – обычные, нормальные мужчины. И они предпочитают не возиться, а покупать девочек. Самая главная женская эрогенная зона – кошелек. Чуть пощекочешь их в этом месте, и сразу возбуждаются… Поэтому, если мне не лень, я покупаю шлюшку и развлекаюсь с ней. И никогда не пытаюсь, как говорят, «завести знакомство». То есть посадить пухлую задницу себе на шею. А с девочкой все проще: сунул деньжат, сунул кой-чего еще, вынул кой-чего еще, чмокнул на прощание и дал под зад коленом.

Но обыкновенно не хочу я никакую бабу. А хочу тихо-мирно выбрать свой градус, закусить, как положено, и добраться до дому.

А дома меня ждет Обормот. Старый, ласковый котище ангорской породы, белый-белый, просто чудо какое-то, ни единого пятнышка, предан мне как собака. Бабла я в него бухнул – прорву. Стервец того стоил. Обормот – единственная сволочь на свете, к которой я относился с уважением. Кажется, он тоже меня уважал. Кто их разберет, этих котов, хитрые твари, хитрые до жути, уважают они тебя, или только делают вид, а за спиной у тебя посмеиваются и рассказывают друг другу анекдоты о хозяевах. Не знаю я. Да хоть бы он и рассказывал обо мне какую-нибудь похабель, мне наплевать. Мы прожили с Обормотом душа в душу восемь лет или вроде того. Он мне как брат. Член семьи, в общем. Это такая скотина, что… не знаю, в общем, что, но за душу берет. Вот мы сидит летом на кухне, солнце снаружи падает пятнами, я, значит, в одном пятне – сижу, газету читаю, кресло подо мной, и он, значит, в другом пятне – посреди стола улегся, на старой, читаной газете, жмурится, паразит. Кого нам еще? Чего нам еще? Мы довольны. Солнце, на солнце пылюка плавает, мы сыты, делать нам нечего, все отлично.

К чему нам баба? Одно лишнее беспокойство.

Но жизнь это такое причудливое дерьмо с затеями, что обязательно сунет тебе под нос именно тот загибон, от которого тебя особенно воротит.

Тут, на Кауре, в мою четверку вербовщики подкинули самую омерзительную стерву, какую я только видел за всю жизнь. Хуже наказания не припомню. Один раз мне заказали черножопого, мелкого ларечника, дерьмо. А потом сдали меня. С потрохами сдали. И вся его черножопая родня за мной шарилась, моими же яйцами меня накормить обещали… Вот тогда было с полгода такой мороки. То есть сравнимо. С этой рыжей Настей, стревозой, и с теми азерами…

У таинов бойцы делятся на четыре ступени. В смысле, я видел своими глазами и точно знаю четыре ступени. Первая ступень у них самая простая. Обычные люди. То есть среди людей обычных у них встречается, значит, разное дерьмо. Вместо башки – бугор и на нем два десятка глаз. Это конгот называется. Или – лицо человеческая, а тело от сколопендры. И ядом брызжет. Злая гадина, я таких в первую очередь отстреливал. Это браго называется. И не поймешь – он это, она или оно. Или худой, как водомерка, с длинными руками, обалдеть, какие руки длинные, просто рехнуться можно… Пращник у таинов. Свинцовые шарики мечет. А называется таргун. И его даже сами таины не любят, говорят, мол, буйный, дурной, своих запросто зашибить может. Ну, тут не Земля, тут своих много кто может зашибить… А в целом, все бойцы их первой ступени – просто срань. Как раз в силу обычных людей. Новобранцев. Ими толчки оттирать хорошо, да и только. Всеми этими. Первой ступени. Мы их между собой зовем – «обычные люди», значит, не опаснее обычных людей. А по нам так и просто брос.

Три раза мы их долбали всерьез. К началу месяца Радуг мы оттеснили паршивцев к самой Земляной Язве, откуда они повылезали.

Думали, все, кранты, добьем чуток, возьмем плату по контрактам, и домой, спускать деньжонки. Кое-кто сгоряча остаться хотел. Живчик, например. Живчик всегда был долдон-долдоном, дурья башка.

А потом… всех раскладов мы еще не знали.

В общем, у самой Земляной Язвы, на Великих Мхах, прямо посреди болота они нам дали бой. Откуда столько «обычных людей» нагнали, я не знаю. Целые толпы ломили безо всякого строя. Народ вокруг меня психовать начал. Убивать устали. Они там прут, таины эти, а ты только успевай на спусковой крючок жать и заменять пустой магазин на полный. Сколько мы на Великих Мхах боеприпасов растратили – страшно вспомнить. И все, блин, зря… Ну, этого мы еще не знали.

Сначала княжеская дружина побежала. Крепкие там были ребята, ничего не скажешь, всегда в черных латах ходили, здоровые, топоры у них боевые – с непривычки и не поднять… Но их мало оказалось для такого дела. А ополчение вольных городов – просто сброд. Вареные раки. У кого что. Копья, мечи, а кто-то и просто с дубьем. Они в самом начале капитана своего подрезали, он им к шлюхам по ночам не давал ходить. Подрезали и очень веселились. А потом их самих резать начали, как котят слепых, значит. Пятнадцати минут ополчение не стояло, растеклось, как вода.

Остались только мы, наемники с Земли, да шаманы их. В смысле, каурские, княжеские. Шаманов тут море, всех сортов, и черные, и белые, и серые, и цветные, и мужчины, и женщины, и люди, и не совсем… Что они выкаблучивали, жутко вспомнить. Молниями таинов жгли, бурю насылали, мох вполне пешеходный в трясину превращали, огонь вызывали из земли, зомбей в бой бросали. И мы тут же, рядом, поливаем всю эту дикую толпень свинцом. Хошь калибра 7.62, а хошь 5.45, а хошь 5.56, а хошь 9.00, а хошь 12.7 – были и такие умельцы. Гранаты мечем, из подствольников работаем, кое-кто миномет наладил… Без нас бы всех шаманов местных покрошили. Точно говорю, выжали бы из них дерьмецо с кровью, ни один бы не ушел. И молнии бы не помогли, и зомбя, подавно, не помогли бы.

Когда на тебя фаланга Серебряных прет, копья выставив, на железного ежа похожая из себя, страшно только дураку не сделается. Ты, понятно, расстреливаешь ее, а к тебе банда конготов спешит. А потом конные лучники. А потом Белые Колпаки, насылают какое-то жгучее комарье, от которого потом кожа корками покрывается… А ботом загоновый клин браго. А потом просто люди. Люди и люди. Только все – с булавами, а из них торчат цельные лезвия ножей. А потом опять конница, вся в броне, сверкает, не всякая пуля возьмет…

Так и дрались. Мы с шаманами – посередине, за баррикадкой, за валом, вал наскоро сообразили прикопать… А они – вокруг и отовсюду. Нас всех вместе – человек пятьсот. А их – тысячи и тысячи, может, десятки тысяч.

Я боялся: отстреляем боезапас и все, каюк.

К вечеру, однако, силенки у них кончились. Шабаш. Некого под пули подставлять. Поубивали мы их силу.

Я собираю своих. Живчик тут, целехонек. Рябой тут, жив-здоров, только ухо левое в клочья порвано. А Макар-то где? Где Макар?