Война роз. Воронья шпора
Шрифт:
Шум наверху достиг апогея. Каждая нота его проникала сквозь тонкие стены столь же непринужденно, как если б Ричард находился в королевской опочивальне. Девицы в таверне ничего особенного из себя не представляли, подумал герцог, невзирая на все слухи, которые привели королевскую охоту к этим дверям. Однако они воспылали энтузиазмом, узнав о том, кто поведет их наверх. Эдуард был известен своей щедростью, если ему нравилась шлюха и если он ощущал взаимную симпатию. Результаты чего и были теперь слышны. Ричард уже начинал подумывать, что его брат душит одну из девок – если судить по звукам, которые она производила. Отчасти он уже мечтал об этом – просто для
Это была недостойная мысль, и Глостер негромко вздохнул.
Братец нередко пробуждал в нем самое худшее, хотя и умел изменить его настроение одной улыбкой или словом. Он равным образом вселял трепет в мужчин и женщин.
Когда Ричард стоял рядом с Эдуардом, забытый и ничтожный в его тени, он мог видеть их округлившиеся глаза и трясущиеся руки. Нет никакого позора в том, чтобы преклонить колени, подумал он, особенно пред королем, помазанником Божьим. Подчас Глостеру уже казалось, что люди и созданы для того, чтобы преклонять колени, что им нужен на самом деле только пастух, который оградит их покой и своей дубинкой отгонит угрожающих им волков. А в качестве компенсации Эдуард может сколько угодно развлекаться с их дочерьми, и они не будут возражать.
Ричард покачал головой и покрутил шеей до хруста, ощущая всю мощь своих плеч. В детстве он очень страдал от кривой спины. Отец в качестве лекарства заставил его нарастить такую массу мышц и жил, что он мог перебросить через двор кузнечную наковальню. Боль не ушла и не ослабела, так что каждый день Ричард ощущал, как ее острия вонзаются в его тело, проникая в самые кости. И все же он сделался сильным, как этого хотел его отец, и спустя несколько недель после его восемнадцатого дня рождения мало кто из телохранителей Эдуарда мог сказать, что получил удовольствие от схватки с Ричардом. Тонкий в талии и быстрый, он был думающим воином, внимательно выискивающим место, куда можно нанести удар клинком. Бои с его участием заканчивались быстро, и он знал, что пугал старших своей быстротой и что они ощущали зимний холодок в своих костях. Настоящая весна еще ожидала его.
Ричард позволил себе расслабиться. Если б этого захотел Эдуард, оба Йорка могли бы повести английских и валлийских воинов в великий крестовый поход на богохульных магометан, или на французов, или – да что там – на самый край земли. Трагедия заключалась в том, что его брат предпочитал проматывать свое достояние или же не обращать на него внимания. Эдуард бывал по-настоящему счастлив только в густом лесу или на диких пустошах, со своими собаками, соколами и верной дружиной.
Пребывание в тени короля вовсе не сулило такого веселья, которое воображал себе Ричард, считаясь названым сыном и подопечным графа Уорика. Брат его тогда пребывал в подлинной опасности, окруженный со всех сторон врагами – Ланкастерами. Лишь крепкая десница Эдуарда, лишь его вера и доблесть позволили ему выжить там, где остались лежать десятки тысяч, гния и ржавея в своих неглубоких могилах на Таутонском поле.
Герцог Глостер опустил лицо в ладони, пытаясь не слышать бесстыдные охи, раздававшиеся в дюжине футов за его спиной. Борьба за корону и сохранение ее на своей голове, вне сомнения, представляла собой более благородное занятие. Против них, наконец, восстал даже граф Уорик, перетянув на свою сторону этого изменника Джорджа Кларенса, родного брата Ричарда, – он захватил самого короля Эдуарда и отправил его в застенок. Уорик удержал свою руку от цареубийства – но, кроме этого, ничего хорошего сказать о нем было нельзя. Этот человек ухитрился совершить все разновидности измены, предусмотренные законом.
Из коридора наверху лестницы донесся особый стук. Молодой герцог приподнял голову, прислушался, а затем возвел глаза к небу. Нет, его никто не вызывал. Просто брат забыл снять какую-то часть своего панциря и теперь с полным самозабвением долбил ею в стенку. Ричард не улыбнулся, как обычно поступал в подобных ситуациях. Слишком много дней – нет, уже месяцев – пьяных турниров, схваток, обильных пиров и гульбы с девками провалились в открытую пасть короля Англии. И хотя Эдуард еще не разменял четвертый десяток лет, старый доспех сделался ему тесным в пояснице, вынуждая тем самым раскошелиться на новые панцири, позволяющие вздохнуть.
Сам Ричард сохранял приличествующую худобу, уподоблявшую его живот и грудь вареной седельной коже.
Когда он, будучи наедине с братом, обращал его внимание на эту разницу между ними, Эдуард только ухмылялся, похлопывал себя по животу и говорил ему, что большого человека должно быть много. Это бесило Глостера. Он не знал, в чем дело… в том ли, что мирские увеселения доставались его брату очень легко, или в том, что Эдуарду просто не хватало ума ценить свою удачу и беречь ее. Никто в округе на сотню миль не стал бы отказывать королю в услугах местных девиц и в нужном количестве мехов с вином или кувшинов с пивом, которые он мог усидеть за один раз со своей компанией. Однако Ричард постоянно настаивал на том, что необходимо возвращаться в Лондон и с подобающим достоинством и спокойствием ожидать рождения четвертого ребенка Эдуарда.
– Это будет девчонка, – ворчал Эдуард в Виндзоре, буравя его взглядом на учебном поле.
В тот день у них в руках были только обитые мягкой тканью дубовые посохи. Не договариваясь об этом между собой, братья предпочитали не встречаться с оружием в руках. В самой глубине души Ричард полагал, что обладает нужным умением, а может, и скоростью, чтобы сдержать натиск Эдуарда, однако брат его был истинным мужеубийцей. В каком бы легком настроении ни находился король перед поединком, противников его нередко замертво уносили с турнирного поля. Он был хорош и в бойцовских турнирах, но на поле брани казался разящим архангелом…
Герцог изменил позу и глянул в глубь таверны. Снаружи стемнело, и на огонек сюда забрели несколько местных пропойц. Трое из них заметили королевскую стражу и, пребывая в нерешительности, облизывали сухие губы. Взгляды их метались между кувшинами с пивом и худощавым мечником, перекрывшим доступ на второй этаж и внимательно следившим за каждым их движением. Один из них инстинктивным жестом пригладил челку и, пятясь, исчез за дверью. Двое решили остаться – об их выборе свидетельствовал разворот плеч и подъем головы. В конце концов, они – свободные люди и честно заработали свои монеты. Ричард улыбнулся их отваге, ощутив, как этот мелкий поступок исправил его собственное настроение.
Мир жесток и полон боли. Каждое утро он просыпался с такой болью в плечах, что трудно было даже пошевелиться. Только потягивания и упражнения утихомиривали эту лютую боль до той тупой, с которой герцог проводил остальное время. Он не жаловался, однако терпеть подчас было трудно. Люди живут, страдая, и ничего другого уже не скажешь. Они убивают животных, идущих им в пищу. Их жены умирают во время родов, и даже потом, богат ты или нищ, встав утром от сна, ты можешь обнаружить свое дитя недвижным и холодным, а потом похоронить его вместе с собственным горем в промерзлой земле.