Война с Ганнибалом
Шрифт:
Когда морской приступ был отражен, Марцелл все силы сосредоточил на суше, у Гексапила. Но и здесь римлян встретили те же машины, и ничуть не в меньшем числе: их строили еще при Гиероне, в течение долгих лет, – расходами и заботами царя и дивным искусством Архимеда. К тому же основания стены поднимались над очень крутыми скалами, на которые и в мирное-то время и безоружному вскарабкаться было не так просто. И, созвав военный совет, Марцелл принял решение перейти от бесплодных попыток штурма к правильной осаде.
Борьба за Сицилию.
Оставив две трети войска в лагере под Сиракузами, Марцелл с остальною третью обходил города, которые изменили союзу с Римом. Из них иные покорились сами, а Мегару он взял силою, разграбил и разрушил, главным образом
Подняли голову и осажденные в Сиракузах. Гиппократ и Эпикид поделили войско, и Эпикид остался продолжать оборону, а Гиппократ с десятью тысячами пехотинцев и пятьюстами конников вышел ночью из города, без труда миновав редкие караульные посты врага: он имел в виду соединиться c Гимильконом. После долгого и утомительного перехода люди Гиппократа начали устраивать лагерь, как вдруг показался Марцелл, возвращавшийся в Сиракузы после неудачной попытки овладеть Агригентом. Шел он очень осторожно, в полной боевой готовности, потому что опасался нечаянного столкновения с карфагенянами. Теперь эта осторожность сослужила ему добрую службу. Римляне мгновенно напали на сицилийцев, беспечно хлопотавших вокруг своих палаток, и окружили всю пехоту врага. Гиппократ с конницею бежал и спустя немного разыскал Гимилькрна. Вместе с карфагенянами он стал лагерем в двенадцати километрах от Сиракуз.
И Рим, и Карфаген продолжали посылать в Сицилию подкрепления, как будто главный театр военных действий переместился сюда. Пятьдесят пять пунийских кораблей вошли в сиракузскую Большую Гавань. Прибыл еще один римский легион и берегом, под охраною флота, добрался до лагеря Аппия Клавдия, благополучно избегнув встречи с Гимильконом, пытавшимся поймать неприятеля в пути.
Под Сиракузами карфагеняне пробыли недолго. Начальник флота Бомилькар узнал, что у римлян судов вдвое больше, чем у него, и, чтобы не тратить времени впустую, вернулся в Африку. А Гимилькон решил действовать примерно так, как незадолго до того Марцелл: обходить город за городом, склоняя их к измене Риму. Затея была удачной: во многих местах жители изгоняли римские отряды или коварно выдавали их врагу.
Преступление или необходимая мера защиты?
Город Хенна расположен на высоком, обрывистом холме и отлично укреплен самой природою. Но неприступным делала его не только выгодная позиция, а в первую очередь сильный гарнизон в крепости и начальник гарнизона Луций Пинарий. Он и вообще был проницателен и решителен и всегда больше полагался на своих солдат, чем на верность сицилийцев, а теперь тревожные вести, доносившиеся с разных сторон, удвоили его обычную осмотрительность. Днем и ночью повсюду стояла стража, караульные ни на миг не покидали своих постов и не расставались с оружием. Когда городские власти, уже вступившие в сговор с Гимильконом, убедились, что хитростью римлян не возьмешь, они стали действовать открыто. Они заявили Пинарию, что и город, и крепость должны находиться в их власти – ведь они союзники римского народа, а не пленники у него под охраной а стало быть, и ключи от ворот пусть будут у них.
На это римлянин возразил, что и крепость, и ключи от нее ему поручил главнокомандующий, консул Марцелл, и он никак не может распорядиться ни тем, ни другим по собственному усмотрению или по усмотрению граждан Хенны. Но консул неподалеку; пусть граждане отправят к нему послов, и он все решит сам.
– Нет, – отвечали ему, – никого и никуда посылать мы не будем. Либо соглашайся по-хорошему, либо мы найдем иное средство защитить свою свободу.
На это Пинарий сказал им так:
– Ну что ж, созовите хотя бы Народное собрание и дайте мне выступить. Я хочу узнать, чье это требование – всего ли города или только немногих недовольных.
Возвратившись затем в крепость, Пинарий обратился к воинам с речью.
– Вы, конечно, слыхали, – начал он, – что происходит теперь в Сицилии. Если вы до сих пор целы и невредимы, то прежде всего – по милости богов, а затем – благодаря собственному мужеству и выносливости. Ах, если бы так могло продолжаться и дальше! Но городские власти прямо и дерзко потребовали выдать им ключи от крепости. Стоит нам подчиниться – и карфагеняне тут же будут в Хенне, а мы все будем мертвы. Я едва получил у них ночь на размышление. Завтра поутру они соберутся в театре, [45] и власти станут подбивать народ против нас. Завтра Хенна умоется либо нашею кровью, либо кровью своих граждан. Кто первый обнажит меч, тот спасен, кто опоздает – погиб. Итак, завтра утром будьте готовы и ждите моего знака. Я подам сигнал краем тоги, и вы сразу бросайтесь в толпу и разите всех подряд. Смотрите, чтобы не остался в живых никто из смутьянов или вообще людей подозрительных. Бессмертные боги, будьте свидетелями, что мы прибегаем к коварству лишь ради того, чтобы самим не пасть жертвами коварства!
45
Агригент – большой портовый город на юге Сицилии.
На другой день римляне закрыли все выходы из Хенны, перерезали все дороги, а основная часть отряда засела повыше театра [46] . Никто не обратил на это внимания, потому что гарнизонные солдаты любопытства ради часто смотрели сверху, как заседает и совещается народ. Открылось собрание. Вышел Пинарий и повторил все, что накануне говорил властям. Не успел он кончить, как кто-то крикнул: – Верни ключи!
Крик тут же повторился, стал громче, дружнее, и скоро уже весь театр кричал в один голос:
46
В греческих городах театр был обычным местом Народного собрания.
– Верни ключи! Верни ключи!
Римский начальник медлил, отвечал неопределенно и невнятно, а граждане вскакивали с мест, злобно грозились, и было ясно, что вот-вот от слов они перейдут к делу. Тут Пинарий взмахнул краем тоги, и воины, не сводившие с него глаз, ринулись вниз и ударили собравшимся в спину.
Началось страшное побоище. Римляне резали всех подряд; истошный крик стоял над театром. Люди пытались бежать, спотыкались, падали друг на друга, и тела громоздились грудами, где мертвые были перемешаны с живыми, раненые – с невредимыми.
Когда в театре не осталось никого, кроме мертвых и умирающих, резня перекинулась в город, и римляне избивали безоружную толпу с такой яростью, точно одинаковая опасность грозила в этот миг и палачам, и их жертвам. Как назвать это – преступлением или необходимою мерою защиты? Но как бы мы это ни назвали, а Хенна осталась за римлянами, и Марцелл ничем не выразил своего неудовольствия или неодобрения и позволил солдатам разграбить имущество убитых.
Консул считал, что на будущее время страх удержит сицилийцев от предательства. Но расчет его не оправдался. Слух о событиях в Хенне, которая лежит как раз посредине острова и освящена следами похищения Прозерпины [47] , в один день разнесся по всей Сицилии. И все повторяли, что это гнусное кровопролитие – вызов не только людям, но и богам, что это осквернение святыни, и даже те, кто прежде сомневался, на чью сторону встать, теперь решительно склонялись на сторону карфагенян, о римлянах же говорили не иначе, как с ужасом и отвращением.
47
Скамьи для зрителей в древнегреческом театре вырубались полукругом в склоне холма или горы.