Война с готами. О постройках
Шрифт:
В той части укреплений, которые прилегали к морю и где держали караул не варвары, а иудеи, воины не могли воспользоваться лестницами, а потому и подняться на стены. Эти иудеи были особенно ненавистны своим неприятелям: ведь это они были виновниками, помешавшими Велизарию взять город без боя, и поэтому у них не было никакой надежды на спасение. Хотя город был уже взят, они продолжали храбро сражаться и, сверх ожидания, сопротивлялись натиску неприятелей. Когда наступил день и некоторые из перешедших стены двинулись на них, то и они, поражаемые с тыла, стали обращаться в бегство. Неаполь был взят с боем. Через ворота, которые были уже открыты, вошло в город все римское войско. Те, которые были поставлены у ворот, обращенных на восток, так как у них нигде не было под рукой лестниц и так как эти ворота остались совершенно без охраны, сожгли эти ворота: на этой стене не было никого, так как стража обратилась в бегство. Тут произошло страшное избиение. Все, охваченные гневом, особенно те, у которых брату или родственнику суждено было погибнуть в битве под стенами, избивали всякого попадавшегося им навстречу, не щадя возраста; врываясь в дома, они обращали в рабство детей и женщин, грабили; особенно отличались массагеты, которые не чтили даже храмов и многих бежавших туда захватили в плен, пока Велизарий, повсюду проходя, не запретил таких насилий и, созвав всех, не произнес следующей речи: «Так как бог дал нам стать победителями и достигнуть столь великой славы, отдав в наши руки город, который до сих пор считался неприступным, то и нам необходимо не быть недостойными такой милости, но человеколюбивым отношением к побежденным показать себя по справедливости одолевшими их. Не проявляйте к неаполитанцам бесконечной ненависти и вражду к ним не продолжайте за пределы войны. Ведь никто из победителей не продолжает ненавидеть побежденных. Убивая их, вы не освобождаетесь [54] на будущее время от неприятелей, но будете наказывать смертью своих же подданных. Поэтому дальше не делайте этим людям зла и не давайте своему гневу полной свободы. Ведь
Пастор, который, как я раньше рассказал, внушал народу безумную решимость, когда увидал, что город взят, был поражен ударом и внезапно умер, хотя раньше он не хворал и не испытал ни от кого никакой другой неприятности. Асклепиодот же, который действовал в этом деле совместно с Пастором, с оставшимися в живых знатнейшими лицами пришел к Велизарию. Издеваясь над ним, Стефан обратился к нему с такими бранными словами: «Смотри, о негоднейший из всех людей, какое зло причинил ты родине, отдав за благоволение готов спасение своих сограждан. Ведь если бы успех оказался на стороне варваров, то ты удостоен был бы с их стороны награды и каждого из нас, дававших более благоразумные советы, обвинил бы в измене в пользу римлян. Теперь же, когда император взял город и мы спасены благодаря благородству [55] вот этого человека, ты столь бессовестно осмелился явиться к главнокомандующему, как будто ты не сделал ничего ужасного, достойного законного отмщения ни по отношению к неаполитанцам, ни по отношению к войску императора». Такие обвинения бросил Стефан в лицо Асклепиодота, глубоко страдая от несчастий неаполитанцев. А этот ответил ему следующими словами: «Незаметно для себя, любезнейший, ты воздал нам хвалу в тех словах, где ты упрекаешь нас в расположении к готам. Ведь никогда никто не может быть расположенным к своим владыкам, находящимся в опасном положении, если это не человек обладающий твердым характером. Поэтому лично меня победители найдут таким же твердым стражем своего государства, каким недавно имели врагом, так как тот, кто по своей природе имеет в душе чувство верности, не меняет своих мыслей вместе с изменением судьбы. Ты же, если бы их дела пошли не так удачно, готов был бы принять условия первых пришедших сюда. Тот, кто страдает неустойчивостью убеждений, чувствует страх и по отношению к самым близким друзьям не проявляет верности». Вот что со своей стороны сказал Асклепиодот. Когда же неаполитанский народ увидал, что он уходит оттуда, то, собравшись толпой, они стали упрекать его во всех своих настоящих несчастиях. И поносили они его, не переставая до тех пор, пока не убили и не разорвали его тело на мелкие кусочки. Равным образом они пошли к дому Пастора и требовали к себе этого человека. Когда его рабы утверждали, что Пастор умер, они меньше всего сочли возможным поверить этому, пока им не показали его трупа. Неаполитанцы, взяв и его, посадили на кол в пригороде. Затем они просили у Велизария прощения за то, что они сделали, охваченные законным гневом, и, добившись его прощения, разошлись. Так неаполитанцы спаслись от этих бед.
11. Готы, которые были в Риме и в его окрестностях, уже раньше крайне изумлялись спокойствию Теодата, что несмотря на близость неприятеля, он не хочет вступить с ним в сражение; у них было сильное подозрению, что он сознательно [56] хочет предать дело готов императору Юстиниану и что он заботится только о том, как бы ему жить спокойно, собрав возможно больше богатств. Когда же до них дошло известие, что Неаполь взят, то они, открыто упрекая его во всем этом, собрались в местечке, отстоящем от Рима на расстоянии двухсот восьмидесяти стадий, которое римляне называют Регата; им показалось, что здесь лучше всего стать лагерем, так как тут была большая равнина для прокорма коней. Тут протекала и река, которую местные жители по-латыни называют Деценновиум («девятнадцатимильный»), так как она, пройдя в своем течении девятнадцать миль, что составляет сто тринадцать стадий, впадает в море около города Террацины, рядом с которым находится гора Цирцеи; здесь, говорят, Одиссей жил с Цирцеей. По моему мнению, эти рассказы неверны, так как Гомер утверждает, что дом Цирцеи находился на острове. Но я должен сказать, что эта гора Цирцеи, вдаваясь далеко в море, очень похожа на остров, и для тех, которые плывут очень близко от берега или идут пешком по нему, издали кажется островом. Когда же кто-либо попадает на эту гору, тогда он понимает, что ошибся и что его обмануло первое впечатление. Вот поэтому, конечно, Гомер мог назвать это место островом. Я возвращаюсь теперь к прерванному рассказу.
Когда готы собрались к Регете, то они выбрали себе и италийцам королем Витигиса [18] , человека родом незнатного, но раньше очень прославившегося в битвах около Сирмия, когда Теодорих вел войну с гепидами. Услыхав об этом, Теодат быстро решил бежать и направился в Равенну. Но Витигис со всей поспешностью отправил одного из готов, Оптариса, поручив ему привести Теодата живым или мертвым. У этого Оптариса были с Теодатом дурные отношения вот по какой причине. Оптарис сватался за одну девушку, богатую наследницу, выдающуюся красотой. Теодат, подкупленный деньгами, отнял ее у жениха и выдал замуж за другого. Поэтому в силу своего гнева и желания угодить Витигису, Оптарис с величайшим рвением и поспешностью, непрерывно и днем и ночью [57] преследовал Теодата. Он захватил его еще в пути и, повергнув на землю, убил его [19] , как бы принося в жертву какое-либо священное животное. Таков был тяжкий конец и жизни Теодата и его царствования, продолжавшегося три года.
18
Марцеллин Комес под 536 годом; Иордан, Римская история, 372; Гетика, 310.
19
Марцеллин Комес под 536 годом; Малые хроники, 1, 333.
Витигис вместе с бывшими с ним готами вступил в Рим. Он с удовольствием узнал о постигшей Теодата судьбе, а его сына Теодегискла заключил в тюрьму. Так как он увидал, что у готов ничего не приготовлено для войны, то он счел более благоразумным сначала пойти в Равенну и, организовав там все возможно лучше, затем уже начать войну. Созвав всех готов, он сказал следующее: «Великие подвиги, дорогие товарищи по оружию, надо хотеть совершать не случайной удачей, благодаря подвернувшимся обстоятельствам, а на основании благоразумно составленных планов. Часто вовремя проявленная медлительность больше приносит пользы, но вовремя показанная стремительность у многих погубила надежду на благоприятный исход. Те, которые более многочисленны, но не приготовлены к бою, сражаясь с равными силами неприятеля, побеждаются легче, чем те, которые вступают в сражение, имея меньше сил, но очень хорошо подготовленные. Поэтому, побужденные внезапной гордостью, да не совершим мы во вред себе непоправимых поступков. Лучше, претерпев стыд на короткое время, сохранить славу на вечные времена, чем, избегая унижения в данный момент, покрыть себя позором естественно на все времена. Вы и сами, конечно, знаете, что как народ готов, так и в Галлиях, и у венетов, и в странах, самых отдаленных, все находится, можно сказать, в готовности к войне. Кроме того, мы ведем войну и против франкских племен, ничуть не меньшую, чем эта; не приведя ее к благоприятному концу, приступать к другой войне является полным безумием. Ведь находящиеся между двух огней и не обращающие всех своих сил на одного врага естественно побеждаются своими противниками. Поэтому я лично заявляю, что нужно теперь немедленно идти отсюда в Равенну, положить конец войне с франками и, приведя все в надлежащий порядок [58], всем войском готов двинуться против Велизария. И пусть никто из вас не конфузится этого удаления и не боится, что его будут называть бегством. Мнение о трусости, вовремя примененное, помогло многим, равно и имя храбрости, проявленное не в надлежащее время, обращалось потом в поражение. Достойно умных людей принимать во внимание и гнаться не за блестящими именами дел, но за их полезностью. Не начало дела обнаруживает доблесть человека, но конец указывает на нее. Бегут от врагов не те, которые тотчас же, как только хорошо подготовятся, идут против них, но те, которые, желая навсегда сохранить себя целыми и невредимыми, устраняются с их пути. Пусть ни у кого из вас не будет страха, что этот город может быть взят. Если живущие в нем римляне будут относиться к нам дружески, то они надежно сохранят этот город за готами, и сами они не подвергнутся никакому испытанию и нужде, так как в скором времени мы вернемся к ним. Если же у них есть какой-либо замысел против нас, то они меньше принесут нам вреда, приняв наших врагов в город. Лучше против лиц, настроенных враждебно к нам, сражаться в открытую. Но я позабочусь, чтобы не случилось ничего подобного. Я оставлю здесь многочисленный отряд и самого разумного предводителя, которых будет достаточно для охраны Рима; так что и это устроится у нас благополучно и от этого нашего удаления для нас не произойдет никакого вреда».
Так сказал Витигис. Все готы одобрили его решение и стали готовиться к отправлению. После этого Витигис обратился с горячим
20
Марцеллин Комес под 536 годом; Иордан, Римская история, 373; Гетика, 311.
12. Для плывущего из океана и Гадеса страна, лежащая налево, как сказано в прежних книгах (III [I] гл. 1, § 6, 7), носит название Европы; лежащая же против нее называется Ливией, которая в дальнейшем получает название Азии. О местностях, лежащих по ту сторону Ливии, в точности я не могу рассказать. Там идут огромные безлюдные пустыни, и потому начальных истоков Нила, который, как говорят, течет оттуда по Египту, мы до сих пор так и не знаем. Европа с того места, где она начинается, совершенно точно похожа на Пелопоннес и с той и другой стороны омывается морем. Первая страна, обращенная к океану, и западу, носит название Испании вплоть до Альп, находящихся у Пиренейского хребта. У местных жителей в обычае давать название Альп проходам в ущельях. Страна, простирающаяся отсюда вплоть до пределов лигуров, называется Галлией. Здесь другие Альпы отделяют галлов от лигуров. Галлия естественно много шире, чем Испания, так как Европа, начинаясь с узкого выступа, в дальнейшем расширяется до огромных размеров. Эта страна с обеих сторон омывается водами: с севера океаном, а с юга к ней подходит так называемое Тирренское море. У галлов в числе других рек текут Рона и Рейн. Обе эти реки имеют течение в противоположном направлении: Рона впадает в Тирренское море, а Рейн – в океан. Тут большие болота, где в древности жили германцы, племя варварское, с самого начала [60] не заслуживавшее большого внимания, которое теперь называются франками. Рядом с ними жили арборихи, которые издавна наравне с жителями всей остальной Галлии и Испании были подданными Рима. За ними, по направлению к востоку, основалось варварское племя турингов, там, где им дал места для поселения первый римский император Август. Немного в стороне от них к югу жили бургунды, к северу от турингов – свевы и аламаны, могущественные племена. Все они издревле занимали эти места, и все они были независимы.
С течением времени, напав на Римскую империю, они завладели всей Испанией и Галлией по ту сторону реки Роны и сделали их своими данийцами. Военную службу для римлян несли тогда арборихи. Желая подчинить их себе как своих соседей и как изменивших своему древнему политическому строю, германцы стали их грабить и, будучи воинственными, всем народом двинулись против них. Но арборихи, проявляя свою доблесть и расположение к римлянам, показали себя в этой войне людьми достойными. Так как германцы не могли одолеть их силою, они сочли их достойными стать им товарищами и породниться друг с другом близким родством. Арборихи охотно приняли это предложение. Так как и те и другие были православными, то они таким образом слились в один народ и стали еще более сильными. Но и другие римские воины были поставлены там для охраны в крайних пределах Галлии. Так как они не имели никаких средств, чтобы вернуться в Рим, а тем более ни в коем случае не хотели сдаться врагам, которые были арианами, то они себя со всеми знаменами, и ту страну, которую они издавна охраняли для римлян, сдали арборихам и германцам; своим потомкам они передали все свои традиции и сохранили обычаи своей родины, свято храня их и теперь. Их легко можно узнать по номерам тех легионов, в которых в прежнее время они несли военную службу; и в бой они идут, неся перед собой те знамена, которые у них были, и всегда применяют законы своей родины.[61] Они сохранили также римский костюм как во всем остальном, так и в своей обуви (Некоторые, по конъектуре, переводят: «в своем головном уборе». См. Comparetti.).
Пока неизменным оставался государственный строй у римлян, то Галлией, которая по эту сторону реки Роны, владел император; когда же Одоакр переменил этот строй в тиранию, тогда с разрешения, данного им Одоакром, визиготы заняли всю Галлию до Альп, которым определяют границы галлов и лигуром. После падения Одоакра туринги и визиготы, боясь силы германцев, уже ставшей очень значительной (они стали очень многочисленны и очень сильны, и явно одолевали всех бывших на их пути), всячески старались заключить союз с готами и Теодорихом. Да и Теодорих, желая склонить их к дружбе, не счел недостойным для себя вступить с ними в родство. Поэтому он выдал замуж за бывшего тогда вождем визиготов Алариха младшего [21] свою дочь, девушку Теодихузу, а за Герменефрида, главного начальника турингов, – дочь своей сестры Амалафриды, Амалабергу. Вследствие этого франки из-за страха перед Теодорихом воздерживались от явного нападения на них и пошли войной на бургундов. Впоследствии между франками и готами был заключен союз и договор на предмет истребления бургундов, с тем чтобы каждый из них направил против них войско; если одна из сторон откажется послать войско, а другая, двинувшись походом, победит бургундов и овладеет страной, которую они занимали, то победители от тех, которые не пошли с ними в поход, получают в виде пени условленную сумму золота, но и в этом случае эта завоеванная земля становится общим достоянием их обоих. Германцы, согласно договору между ними и готами, с большим войском двинулись на бургундов, Теодорих же делал вид, что готовится к походу, но сознательно со дня на день откладывал отправление войска, выжидая результата. Наконец, послав войско, он поручил начальникам войска двигаться возможно медленнее, а когда они услышат, что франки победили [62], остальной путь совершить возможно скорее; если же они узнают, что с ними случилось что-либо по заслугам, чтобы они не шли дальше, но оставались на месте. Они так и поступали, как велел им Теодорих; германцы же вступили в бой с бургундами одни. Битва была ожесточенная, и с обеих сторон было много убитых; долгое время исход битвы был нерешительным. Наконец франки обратили в бегство врагов и прогнали их в крайние пределы страны, которую они тогда заселяли, где у них тогда было много укреплений, а сами они заняли всю остальную область. Услыхав об этом, готы явились со всей поспешностью. Когда союзники обратились к ним с укоризненными словами, они стали ссылаться на трудность пути по этой стране; уплатив пеню, они, как было договорено, поделили землю с победителями. Отсюда еще яснее можно понять предусмотрительность Теодориха, который, не потеряв ни одного из своих подданных, за небольшую сумму золота приобрел себе половину неприятельской земли. Так вначале юты и германцы получили себе во владение часть Галлии.
21
Иордан, Гетика, 297 и 299; Малые хроники, 1, 322 и 324.
После этою германцы по мере роста их силы стали пренебрежительно относиться к Теодориху и, перестав бояться его, двинулись войной на Алариха и визиготов. Узнав об этом, Аларих со всей поспешностью вызвал па помощь Теодориха. Он двинулся ему на помощь с большим войском. В это время визиготы, услыхав, что германцы стали лагерем около города Каркасианы, двинулись им навстречу и, устроив там лагерь, держались спокойно. Когда у них прошло долгое время в таком ожидании, они стали выходить из себя и негодовать, так как их страна опустошалась неприятелями. В конце концов они стали оскорблять Алариха, говоря ему неприятные речи по поводу его страха перед врагами и порицая медлительность его тестя. Они утверждали, что они равны силами и мужеством неприятелю и очень легко в бою и одни победят германцев. Поэтому Аларих был принужден вступить в сражение, хотя готы еще не пришли к ним на помощь. Германцы в этом сражении оказались сильнее, и они убили очень многих из [63] визиготов и самого их короля Алариха. Овладев большей частью Галлии, они усиленно стали осаждать Каркасиану, так как они услыхали, что там находятся царские сокровища, которые в прежнее время взял Аларих старший, ограбив Рим. В числе их были драгоценности иудейского царя Соломона, в высшей степени удивительные по виду. Большинство из них было украшено драгоценным камнем смарагда; их в древние времена римляне взяли в Иерусалиме. Оставшиеся в живых визиготы выбрали себе королем Гизелиха, побочного сына Алариха, так как Амаларих, его сын от дочери Теодориха, был еще совсем маленьким ребенком. Но затем, испугавшись прибытия Теодориха с готским войском, германцы сняли осаду Каркасианы. Удалившись оттуда, они подчинили своей власти земли Галлии, лежащие по ту сторону Роны и обращенные к океану. Не имея возможности изгнать их оттуда, Теодорих разрешил им владеть ими, сам же он сохранил за собой обладание остальной Галлией. Устранив с пути Гизелиха, он всю власть над визиготами передал своему внуку по дочери, Амалариху, а так как он был еще маленьким мальчиком, то опекунство над ним он взял на себя. Взяв все сокровища, которые хранились в Каркасиане, он быстро вернулся в Равенну. Посылая в Галлию и Испанию начальников и войска, Теодорих работал над тем, чтобы предусмотрительно закрепить за собой навсегда власть над этими странами. На тамошних начальников он наложил определенные подати, которые они должны были ему посылать. Получая их каждый год, чтобы не показаться корыстолюбивым, он посылал войску готов и визиготов ежегодные подарки (донативы). Поэтому с течением времени готы и визиготы, будучи управляемы одним вождем и живя в одной стране, заключая взаимные браки между своими детьми, смешались и стали одним народом благодаря таким родственным отношениям.