Война с готами. Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона
Шрифт:
Все вокруг провонялось запахом дрянной рыбы, бедности, безысходности.
Префект, брезгливо зажимая нос, ободряюще бросил Константину:
– За тем поворотом выходим на площадь Тавра. Пост, свинину еще не продают, а значит, и людей меньше, и воздух чище. А там и до порта недалеко.
Громадная площадь Тавра в это время оказалась действительно полупустой. Впрочем, несмотря на пост, мясом кое-где торговали, но длинные ряды мясников были заполнены торговцами рыбой да зеленью. Простолюдины перекусывали пирожками с потрошками, постоянно
Префект нетерпеливо дернул Константина за рубашку-тунику: «Чего на босяков уставился? Каждому – свое».
Трибун решительно зашагал впереди, знаком показав гвардейцам из северян ускорить шаг.
Наконец, срезав центральную улицу, вышли в порт. Громадный, соленый, кричащий, причитающий, молящийся на всех наречиях Ойкумены порт Восточного Рима предстал перед ними во всем великолепии и во всей кажущейся бестолковости. Корабли со спущенными парусами стояли впритык, готовясь уйти в зеленое, синее, черное море. На три месяца, на полгода.
Иллирийцы, капподокийцы, фригийцы, италийцы, сирийцы, египтяне, галлы, иберы, греки (то ли еретики, то ли – подданные Империи, но заблудшие в своей философии); мастеровые, искавшие заказы перед навигацией; плотники, желавшие ну вот сейчас, ну вот ведь срочно поправить такелаж; абсолютно бесстыдные страховщики, навязчиво предлагавшие свои услуги; строгие офицеры таможни, с обеспокоенным видом спешившие оформить очередной корабль. И – пассажиры, в последний момент решившие попытать судьбу то ли купцов, то ли гостей, то ли просто сесть и уплыть.
Все это разом буквально захлестнуло уже оказавшуюся совершенно беззащитной перед этим воистину вавилонским столпотворением группу строгих и целеустремленных мужчин.
Не растерялся только Префект Священной опочивальни. Кажется, в порту он чувствовал себя как дома. Решительно указав рукой Германику место слева от себя, префект заговорил с несколькими портовыми обитателями, странно, словно из глубины горла, произнося слова на только ему известном языке. Одетые во что горазд смуглые мужчины, на мгновение склонившиеся в почтительном поклоне, сразу же, совсем не по-палатийски, вдруг что-то живо начали объяснять, показывая пальцами направление.
– Наши корабли уже готовы, стоят чуть в стороне, – сказал евнух. – Мои денежки тишину любят, предлагаю пройтись немного.
Трибун только кивнул, происходящее его забавляло. Запах тины, соленой воды, недавно по-быстрому просмоленных кораблей крепко вцепился в ноздри, а гул делового народа, спешившего в плаванье в неизвестные и опасные края, будоражил и волновал.
Император в него верит, Елена любит, сын – родится…
И он – богат!
Чего еще желать трибуну комитатского провинциального легиона?!
– Твое задание, Германик, вернуться к осени, – тем временем втолковывал офицеру Префект Священной опочивальни. – Светлейшему нашему доложишь то, что увидел. А вопросами торговли
Наконец Константин Германик увидел свой корабль.
Широкий – как говорили ахейцы еще во времена Гомера. Классический «торгаш», грузно сидевший в воде, с двумя мачтами да дюжиной открытых палубных банок для гребцов. Устойчивый и надежный.
– Будут еще два корабля, любезный трибун, – как-то странно, чуть ли не заискивая перед Германиком, вдруг произнес Префект Священной опочивальни. – Они сейчас загружаются. А ты пока взойди на корабль вместе с капитаном-навкликром да скажи откровенно: нравится ли он тебе.
Что нравится: корабль или капитан, трибун понять не успел. Невысокий бритый египтянин с подведенными глазами и громадным носом, приговаривая то ли слова нездешней молитвы, то ли приглашения, увлек офицера на корабль. Краем глаза Константин успел заметить, что префект, как бы замешкавшись, остался на берегу у трапа.
– Зовут меня – Аммоний, великолепный солдат, – бормотал тем временем капитан, отчего-то не глядя в сторону трибуна, но почтительно и одновременно настойчиво теребя край одежды Константина. – В дружественные нам земли мы везем обычный товар: немного дорогих пряностей, много фиников, еще больше сладкого вина, разумеется, ткани…
Капитан небрежно и быстро откидывал кожаные накидки, покрывавшие груз в трюме корабля.
Германик мгновенно насторожился: количество хорошо выделанных накидок явно не соответствовала цене груза. Да и кто просмоленной кожей сладкие финики накрывает?!
– А – это?! – Трибун решительно отбросил накидку.
Железные наконечники для стрел, длинные германские мечи-спаты, лежавшие отдельно от ножен; сами ножны; уздечки; панцирные нагрудники – все это явно не соответствовало законам Рима, запрещавшим вывоз оружия в сопредельные страны.
Константин Германик строго посмотрел на египтянина:
– Ты знаешь, что за это полагается?
Капитан-навклир, оглянувшись, вдруг быстро заговорил:
– Трибун! Высокий друг, стоящий на берегу, позволил. Нам ли с тобой ему перечить? Закроем глаза, положим накидки на место. Варвары получат свое, ты – тоже. Вернемся к осени с прибылью.
Германик хотел возразить, но его внимание привлек оклик с пристани:
– Герой и друг императора! Иосаф приветствует тебя!
Трибун подошел к борту. Друг-соперник Иосаф, комит охраны императора собственной персоной пожаловал в порт. С ним – двое. Германик, забыв о контрабанде, мигом перемахнул через борт, с легкостью преодолев три с половиной шага мутной зеленой воды, плескавшейся между бортом и пристанью.
Иосаф, одобрительно кивнув, представил своих людей:
– Калеб. Лучник из страны эфиопов. Греческим не владеет, понимает разве что десяток воинских команд. Но ты видишь его лук. Тирас, фракиец. Серпоносец. Ну, с ним ты знаком.