Война (сборник)
Шрифт:
– Ваши подчиненные, товарищ министр, грабят безвинных трудящихся…
Ой… что тут было! Какие только комиссии не поехали «снимать» Примакова! Однако же министр, помнивший Александра Васильевича еще своим подчиненным-комбатом, на окончательное растерзание его все же не отдал – наградил «неполным служебным соответствием», нелогично для этой истории обозвал «пидорасом», но в должности оставил… Так вот, пока шло разбирательство и исход был неясен, оч-чень многие коллеги Примакова не рисковали лишний раз ему руку подать. Зато совсем из другого гарнизона приехал вечно нищий отец троих детей, капитан Самохвалов, и привез 500 долларов:
– Моторную лодку продал. Нужно будет – еще найду…
Наверное, в чем-то Примаков был мягковат и, может быть, даже излишне лиричен. «Рексом» он казался только командирам рот, даже не комбатам. Вот эту свою «лиричность» полковник скрывал за нарочитой, но беззлобной грубостью. Может быть, в нем и впрямь недоставало генеральской жесткости и «политической внятности»?..
…Генерал Иванцов после долгой паузы первым отвел взгляд (какое-то время они с Примаковым пристально смотрели друг другу в глаза):
– Ладно, Примаков, действуй! С ротой Самохвалова, считай, решили… Ты езжай по полкам, а Самохвалову задачу и комбат поставит.
Поставит-то поставит, кто бы сомневался… Но Примаков не был бы Примаковым, если бы на следующий день, накануне выхода роты, он не заглянул бы к Самохвалову.
Это было уже 27 февраля. В штабной палатке роты на столе, составленном из двух парт, была расстелена карта. Примаков ходил вдоль стола, держа в руке карандаш, и рассуждал вслух:
– В принципе, все должно пройти штатно – процентов на восемьдесят…
– Мм, – отозвался склонившийся над картой Самохвалов. – А еще двадцать процентов? В воле Аллаха?
Примаков усмехнулся:
– Полную гарантию, как завещал Бендер, дает только страховой полис. Поднимешься на высоту, окопаешься. Суток на трое-четверо. Вэвэшники снизу блок поставят. Как подойдут – они твой тыл. Помогут, если что… У них, единственно, командир молодой – капитан Ельцов. Ну да ты его знаешь?
– Знаю, – кивнул Самохвалов. – Нормальный парнишка.
– Нормальный, – согласился Примаков. – И не без способностей, но… Молодой он. Вот чтоб батальоном командовать – молодой. А у него группа – считай, батальон – рыл за двести с техникой. Ты там, если что… Хотя – тебе-то на самом деле только их дождаться, дать им нормально обустроиться – и спускайся. И – в отпуск. Иванцов обещал. Вот как раз к Восьмому марта и пойдешь. Нормально?
– Спасибо, Александр Васильевич.
– Да ладно… – Примаков отмахнулся рукой и вернулся к тому, что его волновало, что никак не давало успокоиться: – Если у тебя духи и сунутся, то числа первого… И будет их не много – человек двадцать, ну тридцать…
Самохвалов молча вопросительно вскинул брови, и полковник, словно нехотя, пояснил, откуда у него такие предположения по численности духов:
– Разведка, вообще-то, предупреждает, но как-то не бойко. У них там радиоперехватов – море. И арабские, и афганские, и черт-те какие. Переводить не успевают. Я верю своему прапору-бабаёнку. Помнишь, еще в Афгане Лебедю переводил, маленький такой, таджик? Вот он говорит, какой-то Джамар под Улус-Кертом с кем-то соединиться должен. В первых числах. Сколько их – хрен знает, но полезут, судя по всему, на Ведено – к старым схронам. Оттуда дальше – к грузинской границе. Так вот: с кем бы он ни соединился, впереди все равно разведку пустит – как раз этих двадцать – тридцать. Они и от Ботлиха дорогу проверяли. Теперь их меньше… Ну вот, если что – ты их и примешь. Правда, в этом «Джамаре» вроде бы одни наемники – всякая срань, даже негры. Так что пачками они сдаваться, скорее всего, не будут. Но им для совместного прорыва тоже сутки нужны – для самого примитивного слаживания. Но это я все так говорю… на те проценты, которые «двадцать». А по уму – не должны они здесь лезть.
– Угу, – буркнул Самохвалов. – Не должны. Особенно нам ничего не должны.
– Это верно, – вздохнул Примаков. – Тут еще и погода мне не нравится… Свяжись-ка еще раз с метео.
А погода и впрямь была дрянной – туман, который, похоже, рассеиваться не собирался…
Самохвалов поговорил по закрытой связи, положил трубку.
– Видимость – пятнадцать метров. На трое суток – от вчерашнего. То есть до 29-го… Товарищ полковник, я вот все думаю, брать ли минометы. Скорость движения в гору – не больше трех километров, а нам километров шестнадцать шлепать. С минометами зависнем на склоне… Помните рейд на Кишкинахуд в восемьдесят восьмом, в ноябре?
Примаков сморщил лоб, припоминая:
– В октябре… А минометы – бери! Ну пойдешь чуть помедленнее… Когда выходишь?
– В 6.00.
– Ясно. Значит, что еще… У «вованов», у Ельцова, позывной – «Рыжий».
– Знаю.
– Так… Слушай, а Числов-то у тебя вернулся?
– Ага, – усмехнулся Самохвалов. – Утром еще из Моздока бросили. Какой-то он из этого Питера приехал… как пыльным мешком прихлопнутый. Повидаться хотите?
– Да, – сказал Примаков. – Есть там один вопросик… Да ты не суетись, я его сам найду. Ладно, майор, – хай будэ грэчка. Аллах акбар?
– Воистину акбар.
Они обнялись. Перед тем как выйти из палатки, Примаков еще раз глянул на карту. На месте, где находился перевал Исты-Корт, майор Самохвалов пометил карандашом: БР-13, 27.02.
…Боевики и не собирались изначально уходить через Исты-Корт, но… Вмешался его величество случай. Вытесненные из Грозного сепаратисты понимали, что основные дороги федералы, конечно, постараются перекрыть, – и в их среде были самые разные мнения о том, где конкретно прорываться. Вообще, после выхода из Грозного пошёл период перестройки всего сепаратистского движения. Из двадцати тысяч боевиков треть, ополченцы, просто разбежались по домам. Правда, с оружием. Еще треть пребывала в «броуновском движении» – сугубо чеченский феномен: вчерашний боевик сегодня наудачу подряжался на стройку, а завтра мог стать обычным дорожным рэкетиром. Ну а если поступали деньги от «сердобольных братьев по вере», то почему бы и не заложить фугас – строго по прейскуранту? И только последняя треть даже не пыталась искать себе мирной жизни, надеясь лишь на «боевого друга „калашникова“».
Именно в это время изрядно обновилась и иерархия «горноночной власти»: в «эмирах», «генералах» и прочих «полевых командирах» остались только те, кто после Грозного сумел сохранить свое воинство…
В число последних попадал и Хамзат. Его отряд выходил из Грозного с басаевцами. Из пятидесяти двух человек Хамзат потерял лишь семерых. Люди Хамзата были сплошь гудермесцы-аллероевцы, непримиримые враги влиятельного клана Ямадаевых, которые сдали федералам Гудермес, чтобы стать «элитой новой Чечни». В ту пору главным гудермесским «эмиром», еще считался Салман Радуев, обещавший Масхадову и Басаеву оборону «до последнего гудермесца». Поначалу Хамзат Салмана и искал. Но радуевская «армия генерала Дудаева» после нескольких стычек с ямадаевцами подраспалась, бойцы разбрелись по тейповым бандам, да и у самого Салмана, носителя титановой пластины в черепе, – изрядно поубавилось «комсомольского задора». На отряд Хамзата положил глаз Басаев – положить-то он положил, однако, по здравом размышлении, решил гудермесцев в Веденский район не брать – ему нужно было прежде всего спасать своих братьев по тейпу – а где столько схронов-лёжек запасешь? Зима ведь… И вообще, аллероевцы, они в горах – чужие… Правда, Масхадов – тоже аллероевец, но он не столько военачальник, сколько «знамя национального движения»… В общем, Басаев с Хамзатом простился – хотя и симпатизировал ему: Шамиль ведь, как и Хамзат, учился у талибов.
Хамзат тогда понял главное: воевать до победы будут не чабаны-колхозники, а спецы, как он, – муджахеды с международным стажем. А такие в значительной мере были как раз у Хаттаба, подбиравшего людей не по тейповой принадлежности, а исключительно по деловым качествам. Один только отряд «Джамар» чего стоил: свыше шестисот бойцов, на треть – наемники, арабы и афганцы. Они, между прочим, ушли из Грозного еще до начала штурма – и «застолбили» Аргунское ущелье. Правда, поговаривали, что с этими наемниками тоже не все так просто было. Якобы какой-то афганец со своими людьми сунулся по ошибке в уже федеральный Гудермес и впрямую предложил Ямадаеву: