Война (сборник)
Шрифт:
Эпилог
…Основные силы подошли к десяти утра. С федералами почти сразу же прибыли и местные – с подводами, чтобы увозить мертвые тела. Когда стали считать – их оказалось за пятьсот. Точную цифру никто так и не узнал – все данные разнились. Прорвавшихся боевиков долго преследовали, и через четверо суток многие из них сдались.
…Хамзата тоже вывезли – как мертвого, но он оказался еще живым. Он очнулся через несколько дней в незнакомом пустом доме – в одних кальсонах. Шатаясь, встал и вышел из дому. Слева – под пронзительно синим небом уходила дорога в горы. Справа – внизу, стоял блокпост ВВ. Хамзат упал прямо – лицом вниз…
…Полковник Примаков прилетел на перевал Исты-Корт на «вертушке» лишь к полудню 1 марта – как раз когда нескончаемые вереницы подвод вовсю уже вывозили тела. Александр Васильевич видел многое, но тут его пробрало – до нутра. На перевале было много каких-то людей – медиков, каких-то гражданских, ходили и несколько прокурорских. У одного из них полковник Примаков спросил:
– Неужели никто… неужели никого в живых не осталось?
Прокурорский неопределенно пожал плечами и нехотя ответил:
– Не знаю… Вроде там пару-тройку нашли каких-то «трехсотых»… Медики чего-то суетились…
– А имя… или звание?.. – с надеждой спросил Примаков. Но представитель прокуратуры лишь снова пожал плечами и отвернулся. Более развернутого ответа полковник от него так и не дождался…
…Так уж повелось с давних пор в России – называть подвигами зачастую то, что было не столько проявлением подлинного героизма, сколько просто трагедией. Настоящие подвиги случаются очень редко, в том числе и на войне, где чей-то героизм зачастую становится результатом либо чьей-то глупости, либо – подлости. Истинный героизм – это всегда нечто, совершенное почти за гранью человеческих возможностей. И это всегда – осознанный выбор. Когда выбора нет, подвиг превращается просто в трагедию.
У тех, кто держал перевал Исты-Корт, выбор был – и они его сделали. Они могли открыть дорогу боевикам, могли сдаться, могли попытаться бежать… Десантники предпочли стоять до конца… И не надо спрашивать, во имя чего они сделали этот свой выбор, того, кому это непонятно, наверное, не удовлетворит никакое, даже самое развернутое, объяснение. Это все равно что объяснять, почему человек любит, – если любовь настоящая, то она не за что-то и не вопреки чему-то, она просто… потому что – любовь.
Вот так и с подвигом – при имевшемся выборе поступить иначе было просто нельзя, если, конечно, такие понятия, как «честь», «совесть» и «долг», не являются пустым звуком… Как и в настоящей любви, в настоящем подвиге должна быть некая загадка, тайна…
Почему погибшая рота до последнего держала этот перевал? Ведь не за деньги же, не за награды и льготы… Они стояли насмерть, когда вся страна не жила по принципу «все для фронта, все для победы». Они погибали, когда некоторые «правозащитники» и представители «демократической общественности» свободно могли, в том числе и в телевизионном эфире, называть наши войска в Чечне оккупационными, когда среди значительной части молодежи стало считаться доблестью «закосить от армии»…
Настоящий герой – даже если он остался жив – вряд ли поможет непонимающим разгадать эту загадку, раскрыть эту тайну. Герой – если он настоящий – не думает про то, что вот сейчас он совершает подвиг. На грани жизни и смерти человек далек от патетики и философских рассуждений. Погибавшие на перевале Исты-Корт десантники вряд ли думали о том, что дают своей стране пример мужества, порядочности и настоящей воинской доблести. Они не думали о том, что их подвиг – красив, как настоящее произведение искусства. Как и положено воинам, они просто сражались до конца.
Вечная им память…
Вечная им слава…
Андрей Константинов, Борис Подопригора
Если кто меня слышит
Легенда крепости Бадабер
Часть I
ВИИЯ
Сраннего детства обнаружилась у Бори Глинского одна любопытная особенность – он совершенно не тяготился одиночеством. Нет, мальчишка рос совершенно нормальным, мог и со сверстниками поиграть во дворе, и взрослых не дичился, в общем, как бы выразились во времена уже не советские, «аутизмом и социопатией» не страдал. Но супругам Глинским частенько приходилось оставлять малыша дома совсем одного – в тех замечательных местах, где прошло дошкольное детство Бориса, с детскими садами и яслями были, мягко говоря, проблемы. Отец Бори, Владлен Владимирович, получил к моменту рождения наследника звание подполковника. Кадровый офицер-фронтовик – на его кителе, помимо прочего, были нашиты две красные и одна жёлтая нашивки за ранения, – Глинский-старший, как выражались в те далекие годы, «ковал ракетный щит Родины». А мама Бориса, Надежда Михайловна, была врачом. Причём потомственным.
Так вот, поскольку до полковничьих звезд Владлена Владимировича семья Глинских систематически меняла полигоны-«почтовые ящики», Боре действительно часто приходилось оставаться одному в служебной квартире – отец, ясное дело, с утра до ночи на службе пропадал, а маму частенько дёргали, потому что в тех укромных местах хороших солдат и офицеров было во много-много раз больше, чем хороших врачей. Так что Надежда Михайловна, официально не работавшая, была более чем востребована и авторитетом пользовалась чуть ли не таким же, как подполковник Глинский. И если поначалу, убегая на вызов, Надежда Михайловна как-то пыталась пристроить малыша какой-нибудь офицерской жене-соседке, то вскоре, после пары безвыходных ситуаций, она заметила, что её Боренька может замечательно поиграть дома и один. Сын спокойно находил себе какие-то занятия, не кричал, не плакал, не разбрасывал вещи и не бил посуду – в общем, не выказывал свой детский протест. А ведь Надежде Михайловне, бывало, приходилось убегать не на пару часов, а аж на полдня – и ничего. Однажды (Боре тогда исполнилось пять) Глинскую слёзно умолили выехать на сложный случай километров за шестьдесят от гарнизона. На обратном пути Надежда Михайловна уже вся просто извелась в мыслях о не кормленном, брошенном ребёнке. Но когда она вбежала в квартиру, маленький Боря сидел за столом и ел борщ, который умудрился и сам разогреть на плите, и аккуратно налить себе из кастрюли в мисочку. Правда, эту мисочку из-за ветхости накануне отдали коту-персу по кличке Слон. Надежда Михайловна только ахнула, а ночью с гордостью рассказывала всё мужу. Глинский-старший лишь одобрительно хмыкнул.
В одиночестве и тишине Боря подолгу рассматривал награды на парадном отцовском мундире. Их было много, только орденов Красной Звезды целых три, а уж медалей… Боря осторожно дотрагивался пальчиками до орденов и грезил, пытался представить себе подвиги, совершенные отцом. Дело в том, что Владлен Владимирович категорически не любил говорить о войне и от вопросов сына, типа «пап, а за что тебе вот этот орден дали?», либо отшучивался, либо отмахивался. Боря сначала обижался, а потом привык, расспрашивать перестал, зато научился фантазировать, рассматривая награды. Они казались ему невероятно красивыми. Красивее, чем ёлочные игрушки.
У мамы, кстати, тоже были награды с войны – две медали – «За взятие Будапешта» и «За Победу над Германией». Они лежали в бархатной коробочке из-под часов в комоде, но Надежда Михайловна их почему-то никогда не надевала. Никогда. Даже на 9 Мая. Даже когда однажды отец её осторожно попросил об этом. Глинская лишь покачала головой, и отец, вздохнув, сменил тему. Войну Надежда Михайловна тоже вслух почти не вспоминала, и Борис лишь случайно, когда в гости к Глинским пришли давние сослуживцы, за шумным застольем узнал, что родители его познакомились как раз на войне. Потом историю их знакомства и развития отношений Борис складывал буквально по крупицам из обрывков разговоров, из найденных всё в том же комоде нескольких писем, почему-то сложенных треугольниками. Спрашивать напрямую Борис стеснялся. Постепенно в его голове укоренилась такая версия: мама была медсестрой и познакомилась с отцом, когда вытаскивала его раненого с поля боя. Много позже выяснилось, что всё было не так. Уже заканчивая школу, Боря узнал, что родителей мамы, врачей, репрессировали накануне войны. Саму Надежду Михайловну, можно сказать, спас фронт. Отношения с Глинским у неё завязались ещё до его тяжёлого ранения. А потом они надолго потеряли друг друга из виду. Владлен Владимирович кочевал по госпиталям, а в жизни мамы появился другой человек, тоже офицер. Он погиб в сорок пятом – как раз под Будапештом. Как маме, дочери сразу двух «врагов народа», удалось восстановиться в мединституте, Борис так и не узнал. Вроде какой-то генерал – начмед фронта помог…