Война (сборник)
Шрифт:
Они заснули лишь под утро, и, засыпая, Борис спрашивал себя: интересно, кто кому отдался – он ей или она ему? Ответа он так и не нашёл, провалившись в глубокий сон.
Разбудил их генерал Левандовский, решивший по-свойски зайти на дачу родственников – у него тоже был свой ключ.
Людмила ойкнула и спряталась в ужасе под одеяло. Борис, моргая, сел и молча уставился на тестя. После очень длинной и к тому же нехорошей паузы генерал сказал, будто не замечая Людмилу:
– Почему телефон выключил? Собирайся. Ты ж говорил: у тебя – отгул. Ольге сегодня нужно в гости идти. К научному руководителю. С мужем, если ты… помнишь. Так что собирайся. И приведи себя в порядок. И вообще приберись тут…
Пётр Сергеевич вскинул подбородок, развернулся и вышел, как и зашёл, – как «главный по жизни». Как хозяин, не замечающий всякую там прислугу. Если бы он стал кричать на Бориса, даже если бы захотел ударить – это было бы как-то по-человечески, что ли… А вот так свысока: «Приберись, Ольге надо в гости с мужем» – это уже для Глинского оказалось слишком циничным. Циничней, чем про разницу в напитках.
Несколько дней Борис выжидал, но тесть, как оказалось, ничего не рассказал Ольге. Это окончательно взбесило Глинского, он снова приехал вечером на дачу, позвонил Левандовскому и вежливо попросил зайти. Генерал явился не сразу, где-то через полчаса. Зашёл и, не здороваясь и не присаживаясь, вопросительно посмотрел на Бориса. Тот встал, одёрнул на себе подаренную Левандовскими рубашку и решительно сказал:
– Петр Сергеич, я думаю, нам с Ольгой следует развестись. В любом случае, я так больше не могу. Я взрослый человек и, кстати говоря, офицер, а не кукла, за которую придумывают её личную жизнь. Спасибо вам за всё и простите, что не оправдал ваших надежд. Ольга – хорошая девушка, но ей нужен другой человек. Я не смогу сделать её счастливой и не буду счастлив сам. Ещё раз простите –…моё решение окончательное.
Глинский замолчал, и в доме стало тихо, лишь еле слышно поскрипывали половицы под генералом, который слегка покачивался с каблуков на носки. Тесть, теперь уже бывший, молчал очень долго. Наконец он кивнул и тихо, не скрывая презрения, сказал:
– Ну что ж. Видимо, я в тебе действительно ошибся. Перспективы у тебя были хорошие. Были. Считай, сплыли. Ищи свое счастье дальше – между уборщицей и цыганкой.
После этого Петр Сергеевич положил ключи от чужой теперь дачи на стол и вышел, не хлопая дверью. Даже дверь закрыть у него получилось не просто так, а со значением… В тот же вечер Глинский позвонил Ольге. Разговор вышел недолгим и неожиданно спокойным – она как будто его ждала. Гораздо больше разнервничалась мама, когда Борис обо всём рассказал родителям. Надежда Михайловна ведь всерьёз занялась Алевтиной Ефимовной – действительно не очень здоровой…
Мама даже всплакнула, а вот Глинский-старший хоть и молчал, но вроде как бы с некой моральной поддержкой сына. Молчать ведь тоже можно по-разному…
Домработница Людмила, разумеется, сразу же уволилась. Борису она успела шепнуть, что позвонит, если тот позволит. Он лишь грустно улыбнулся ей в ответ. Зла на неё он совсем не держал. За что? За то, что она пожалела его по-женски? А заодно и себя тоже?
Виола откуда-то быстро узнала, что Борис ушёл от жены, и что в этом деле не обошлось без какой-то ушлой «лимитчицы». Она позвонила Глинскому, долго говорила что-то обидное, а потом, успокоившись, сказала, как о чём-то решённом:
– Хватит обманывать всех по кругу. Не звони мне больше, – и повесила трубку.
Борис даже не пытался ей перезвонить. Он сидел у телефона, грустно покачивая головой, и думал, что вот если бы всех трёх его женщин – Виолу, Ольгу и Людмилу – можно было бы соединить в одну, то, возможно, идеальная жена для него получилась бы. Но такое бывает только в сказках. Если бывает и в них.
Ещё через несколько дней из командировки вернулся майор Беренда. Он тоже уже откуда-то всё узнал. Глинский даже не удивился – в «аквариуме», как известно, все рыбы на виду, со всех сторон просматриваются. Начальник не стал читать Борису нотаций, даже наоборот, как-то подбодрил:
– Я смотрю, ты, брат, решительней, чем сначала мне показался… Что ж… Нас всегда учили не рубить сплеча – это для службы правило. А для жизни, тем более личной, – иногда только так и можно, чтоб себя до конца не потерять. Я тебе уже сказал в прошлый раз: «Бойся потерять счастье. В остальном не бойся быть смелым». Похоже, ты мой совет воспринял буквально.
– Да нет, – пожал плечами Глинский, – просто как-то оно всё сошлось сразу вместе.
– Бывает, – усмехнулся мудрый Беренда. – Только впредь старайся сам управлять обстоятельствами, а не чтоб они тобой управляли. Ничего. Побыл блатным, побудешь опальным. И это пройдёт. Важно, что в концовке остаётся. Ты готовься в дальнюю дорогу. Сам понимаешь, не за кордон. Ничего, у настоящего офицера должен быть разнообразный опыт… Да. А я уже к тебе привыкать стал. Старею, наверное.
– Спасибо, Петр Станиславович! – только и смог сказать Глинский, едва ли не впервые назвав начальника по имени-отчеству.
– Да мне-то уж точно не за что, – с лёгким вздохом ответил ему Беренда.
…Через две недели Бориса вызвал к себе кадровик центра и без лишних эмоций сообщил о его «плановой замене на должность переводчика арабского языка в 476-й отдельный учебный полк „спецназ“». Несмотря на то что «пилюля» была вполне ожидаемой, кадровик решил всё же её как-то подсластить отеческим напутствием:
– Значит, так: идёшь на равнозначную должность. Капитана, во всяком случае, получишь. Будет нормальная аттестация, и если не наживёшь врагов, – годика через два вернёшься по такой же замене. Вот, смотри – я даже твоё личное дело на всякий случай скопировал – по секрету тебе скажу, не только по своей инициативе. Да. Нашлись у тебя и заступники, так сказать. Кстати, в личном деле у тебя всё нормально – звание-то недавно получил… А так… Насчет Афгана ты не думай – он хоть и рядом, но тебя туда не пошлют, с арабским языком там делать нечего. Да и всё там скоро закончится, я так думаю. Это я к тому, чтоб твои родители чего не напридумывали. Ну и, как говорится, делай выводы… Урок тебе будет. Полезный, если выводы правильные сделаешь. Не ты первый, не ты – последний. Главное – не бузи. У тебя и так в первой аттестации – «вспыльчивый», да. Всё. Взрослей.
Сборы к новому месту службы были недолгими. Перед самым отъездом Борис всё же позвонил Виоле, чтобы попрощаться. Она оказалась дома. Когда Глинский сказал ей, что уезжает далеко и надолго на юг, она долго молчала и, как показалось Борису, даже всхлипнула, но потом сказала спокойно и почти даже твёрдо:
– Знаешь, Боря… Я много думала и про нас с тобой, и про тебя… Честно говоря, в твоих проблемах, конечно, большая доля моей вины есть. В конце концов, я старше и, не обижайся, опытней. Я хочу, чтобы ты знал: я это понимаю. Так что прости, если можешь. Ну а насчёт моих проблем – я тебя ни в чём не виню и зла на тебя не держу. Будем надеяться, что всё, что ни делается, – всё к лучшему, так ведь? Посмотрим, что из этого всего выйдет. Бог даст – может, ещё свидимся.