Война (сборник)
Шрифт:
В те времена существовал обычай – первым трём козырнувшим новоиспеченному офицеру нужно было вручить по металлическому рублю, желательно юбилейному. Все выпускники готовили эти рубли заранее. В «Хилтоне» засиделись до «ой, через час метро закрывается». Не сказать чтобы много пили, просто не хотелось расставаться. На лицах у всех читалась одна мысль: «Эх, если бы ещё денёк… хотя бы один денёк…»
Когда Борис вернулся домой, его встретил только отец. Надежда Михайловна и Ольга уже спали. Отец и сын посидели на кухне, покурили, выпили по рюмке, а потом, пластмассовой офицерской линейкой отмерив расстояние от лацкана до погона, прокололи дырку для ромбика на новеньком, шитом на заказ парадном кителе – так, чтобы дырка не бросалась в глаза, но была готова к привинчиванию знака.
К построению в восемь ноль-ноль никто не опоздал. Наоборот, многие, в том числе Борис, приехали к семи утра. Хотелось ещё раз пройтись по альма-матер, попрощаться со своими памятными местами. Этих чувств ещё по-мальчишески стеснялись. Зато охотно делились историями, кому достались первые лейтенантские рубли. Оказалось, многие их ещё не растратили: солдаты, как на грех, не попадались, а прапорщики в упор не желали замечать зелёных «летёх». Борис вручил пока лишь два – у метро «Бауманская» – какому-то сверхсрочнику-«химдымовцу» [163] и оставшемуся накануне без ремня солдатику. Он стоял у КПП и дисциплинированно отдавал честь всем выпускникам. Поодаль покуривали ротные «деды» – они не мешали «производственному процессу» и подсчитывали выручку…
163
Из соседней от метро Академии химзащиты. – Прим. авт.
К восьми часам утра по обе стороны плаца уже бурлила разноцветная толпа: друзья, родители, соискатели лейтенантских сердец, жёны, тёщи… Отец и тесть Глинского пришли в парадной форме. Женщины тоже не ударили в грязь лицом. Борис заметил, как однокурсники поглядывали на ножки его жены, и только внутренне хмыкнул. Потому что «сексуальный прогресс» у Ольги шёл с трудом. Если вообще шёл. Но эта грустная мысль быстро растворилась в праздничной суете, в поздравлениях и объятиях на всю оставшуюся жизнь. Подполковник Шубенок деловито раздавал поздравительные открытки от преподавателей, не сумевших прийти на вручение дипломов. Наконец, через всю эту суету в начале девятого на плац вынесли два столика с кипами дипломов и коробочками с «ромбиками». Столы окружили офицеры из экзаменационной комиссии и кадрового и строевого отделения – столпились так, будто кто-то из выпускников мог подскочить, схватить диплом и убежать.
Прозвучала команда «строиться». Строились долго. Замначальника института оценивающе глянул на часы:
– Равняйсь! Смир-на!
Оба курсантских курса («западники» и «восточники») и один офицерский (спецпропагандисты – «спецпропагандоны») замерли. Из-за поворота появился начальник института с целой свитой гостей. Среди них Борис увидел отца и тестя, они шли чуть позади всем известного космонавта.
– Знамя вынести! Равнение на знамя!
Сабли знамённой группы сверкнули на солнце. Все замерли. Начальник института произнёс пафосную, хотя, слава богу, недлинную речь, а потом, почти без паузы, вызвал из строя медалистов-краснодипломников. Их было пятеро, и среди них стоял сержант Илья Новосёлов. Они предстали перед генералами, олицетворяя собой курсантскую заповедь: лучше быть с синим дипломом при красной роже, чем наоборот…
Долго играли туш… Потом начальник института начал вызывать остальных по алфавиту. И вот:
– Лейтенант Глинский! Ко мне! Поздравляю с окончанием Военного института иностранных языков и желаю успехов в дальнейшей службе!
– Служу Советскому Союзу!
– Встать в строй!
Дипломы генерал брал из рук невозмутимого кадровика. Потом начальник института притомился и остальных вызывал-поздравлял уже не так торжественно. Да и туш уже играли невпопад… Когда дошла очередь до последнего, все изрядно подустали. Потом оркестр отыграл гимн, и раздалось протяжное:
– К торжественному маршу! Повзводно! Первый взвод прямо. Остальные – нале-ВО! Шаго-ом марш!
Приближаясь к трибуне, лейтенанты сцепились мизинцами под «и-и-и… раз!». А через двадцать шагов выкрикнули: «и-и-и-и… Всё!» вместо «и-и-и… два!». Это «всё» эхом звенело в «Прощании славянки». В зрительской толпе многие заплакали. Вот и всё… Финальная точка.
– Вольно! Приказываю поздравить родителей!
Некоторые жёны завозмущались: почему, мол, только родителей? И снова смех, вспышки фотокамер, объятия. В суматохе чуть было не забыли про каску с «поплавками». По глотку хватило всем…
Вечером собрались курсом уже в ресторане «Будапешт». Там было как на свадьбе, только с шестьюдесятью женихами. Правда, родителей не приглашали, друзей тоже, только жёны и офицерские невесты, то есть те, с кем уже поданы документы в загс. Ольга щебетала со своими «коллегами» вполне уверенно. Она по такому поводу даже разрез на длинной юбке сделала и пуговицы выше пришила. В память чужого для арабистов, но тут вполне ими понимаемого китаиста Бориса Григорьевича Мудрова история запечатлела самый афористичный тост: «У меня было три любимца. Лёша Ефремов копал вглубь. Серёжа Репко (тот самый Репс) – вширь. А „араб Борух“ – вглубь и вширь одновременно, постоянно проваливаясь в выкопанное…»
После пятого тоста Борису вдруг показалось, что он увидел Виолу. Он даже вскочил, но, как ни крутил шеей, найти в ресторанной суматохе её лицо не смог. Может, и показалось…
Наконец-то подъехал начальник курса, поздравил каждого лично и сказал сакраментальное:
– Время, когда можно было закосить под дурачка, – прошло!
Ему устроили овацию. В двадцать три ноль-ноль лейтенанты, чтобы не привыкать к «ресторациям», сами себе устроили последнюю вечернюю поверку на Красной площади. Правда, туда добрались уже не все. Некоторых, особо «уставших», увезли домой жёны. На Красной площади москвичи-холостяки демонстративно перед женатиками обменивались ключами от родительских квартир: «мой дом – твой дом». Договаривались обязательно встречаться каждые пять лет. Непременно в главных «виияковских» банях – Хлебниковских, у заставы Ильича. Наверное, навеяла «Ирония судьбы», ставшая неформальным символом второй половины семидесятых…
Выпускникам сообщали место будущей службы в индивидуальном порядке – кому в течение месяца, а кому – даже трёх. Так что к выпуску большинство уже знали о своих назначениях. Многих китаистов даже поздравлять было как-то неудобно… Они, кстати, заблаговременно придумали про себя притчу об угасающих надеждах: «На первом курсе ВИИЯ готовит кадры ООН, на втором – военных атташе, на третьем – разведчиков, на четвертом – переводчиков, на пятом – командиров взводов». По этому поводу на Красной площади хором спели переделанную песню на мотив «Mrs Vanderbilt»: «Пролетели все пять лет – получай в Читу билет. / Если хочешь, можешь взять диплом… / Хоп! Хей-хоп…»
Впрочем, и «арабам» было что ответить традиционно креативным китаистам. Мудрости Боруха курс обязан не менее глубокомысленным пророчеством: «Когда часы последние пробьют, / И расставаньем в воздухе повеет, / То помните: в „арабии“ нас ждут, / Но, говорят, в Марах ещё сильнее…» Большей части арабистов предстояло для начала познакомиться с учебными центрами или бюро переводов при военных вузах. Чтобы только через несколько лет отправиться в вожделенную «арабию».
Хотя кое-кому посчастливилось с неё и начать. Со всего курса в Москве оставались единицы. Среди этих счастливцев был и Боря Глинский. Он узнал об этом перед самым выпуском от тестя. Именно генерал-полковник Левандовский по-родственному сообщил, в какой «конторе» предстояло служить Борису… Глинский с сочувствием смотрел на смеющихся сквозь слёзы однокурсников и думал, что его судьба уже предопределена и устроена.