Война (сборник)
Шрифт:
– Пал Сергеич, да мне, если честно, до фонаря, в какой группе толмачить. Просто в Бенгази сидеть осточертело за два года – скучно, народу мало… Не то что у вас тут…
– Да, – согласился референт. – У нас тут, конечно, веселее. Просто карнавал какой-то… Ладно, пехотная школа тебя устроит? Там все хорошо, только шестерики [86] часто.
– Без проблем, – кивнул Обнорский. – Шестерики так шестерики. Лишь бы после работы не доставали. А так еще и лучше, когда пашешь – время быстрее летит.
86
Шестериками в среде военных переводчиков называли шесть идущих подряд один за другим академических часов лекций, которые переводил один и тот же человек. В принципе, шестерик
– Насчет того, чтобы достать тебя после работы, это для твоего нового шефа будет проблематично. Вся группа пехотной школы живет в Гурджи [87] , а ты поселишься у нас под боком. Так что видеться будете в основном на службе, а вся вторая половина дня – твое личное дело. Ну иногда, естественно, буду тебя к дежурству по Аппарату привлекать, сам понимаешь – это всех переводяг касается… Ну так как – по рукам?
– Естественно, Пал Сергеич, спасибо вам, – прижал по-арабски ладонь к сердцу Андрей.
87
Гурджи – один из кварталов Триполи, расположенный довольно далеко от Хай аль-Акваха, в котором располагались Аппарат ГВС и гостиница для холостяков. В Гурджи был целый городок из пяти– и четырехэтажных домов, где жили семейные советские военные специалисты и переводчики. По одной версии, название кварталу дала одна богатая местная семья, по другой – группа турецких янычар, стоявших лагерем в этом месте в Средневековье; янычары эти были родом из Грузии.
– Да ерунда, сочтемся… – ответил референт. – Ты два года в Бенгази честно проишачил – надо тебе под дембель немного халявки подбросить.
Обнорский про себя усмехнулся – намечавшиеся шестерики были халявкой очень даже относительной, – но изобразил на лице глубокую благодарность «благодетелю». Петров между тем продолжал вводить Андрея в курс дела:
– Значит, переходишь ты у нас теперь из авиации в пехоту. Зам Главного по сухопутным войскам – генерал-майор Кипарисов, он будет как бы твоим старшим начальником [88] . Между нами – гандон редкостный, жаден до безобразия, поорать любит… В последнее время, правда, стал потише – тут кое-какие его делишки всплыли: он, падла, несколько квартир в советском городке в Гурджи арабам передал – якобы по ошибке… У нас семейных селить некуда, думают уже в одну квартиру по две семьи впихивать, а он – ошибся… Рассеянный такой генерал. А в Джамахирии, как ты знаешь, закон: если ливийская семья успела вселиться в квартиру, никто не имеет права ее оттуда выселить. Смекаешь? Квартиры-то комфортабельные.
88
У военных переводчиков было двойное подчинение: с одной стороны, они замыкались на референта, и его приказы имели первоочередную приоритетность, с другой – попадали под командование старшего группы по роду войск. Хабиров это двойное подчинение весьма угнетало, но поделать с ним они ничего не могли, поскольку такой порядок регламентировался ГУКом и «десяткой».
Андрей понимающе кивнул:
– «Вместо чая утром рано выпил водки два стакана. Вот какой рассеянный с улицы Бассейной…»
Референт заржал и одобрительно кивнул Обнорскому:
– Хорошая хохмочка, надо будет шефа повеселить… С Кипарисом тебе реально сталкиваться вообще, скорее всего, не придется. А в пехотной школе старшим группы у тебя будет товарищ полковник Сектрис.
– Как-как? – переспросил Андрей, думая, что не расслышал фамилию.
– Сектрис, по кличке Биссектрис, – засмеялся Петров.
– Это какой же он национальности? – удивился Обнорский – фамилия полковника была, что называется, редкой.
Референт поскреб за ухом и задумчиво посмотрел в потолок:
– По национальности он чистокровный хабир с легкой примесью мудаковатости. Но дедушка, в принципе, тихий и добрый – его сюда перед пенсией отправили, чтоб подзаработал немного. Ребята на него не жалуются, они его с самого начала запугали всякими шпионскими страстями, так что полковник практически ручной, никуда не лезет, никого не трогает. Я думаю, вы поладите… О'кей?
Петров поднялся из-за стола, показывая, что аудиенция окончена. Встал, естественно, и Андрей, но перед уходом попросил референта помочь побыстрее решить вопрос с его размещением:
– Пал Сергеич, меня пока в транзитник засунули – говорят, приказа на перевод еще не было… Вы бы посодействовали, а? А то там тоска, даже вещи ни развесить, ни разложить.
– Нет проблем, – кивнул Петров и набрал по внутреннему телефону двузначный номер. – Алло, Игорь Николаевич? Петров беспокоит… Да, спасибо, все путем. У меня просьба небольшая – к нам в Триполи из Бенгази шеф решил паренька одного перевести… Да, переводчик… Ах, знаете уже? Ну так похлопотали бы перед супругой, чтобы она его из клоповника в нормальный номер подняла… Да вопрос-то уже решенный… А?.. Ну конечно, свои же люди, ясное дело – сочтемся… Все, спасибо.
Петров положил трубку и подмигнул Обнорскому:
– Все, можешь идти прямо сейчас переселяться, старший администратор гостиницы Алла Генриховна – жена нашего начфина. Не сталкивался еще?
– Да нет, вроде не приходилось, – пожал плечами Обнорский.
– Придется – держись ближе к стеночке, чтоб не раздавила.
Она баба энергичная, как самосвал, конь с яйцами, а не баба. Мужиков по гостинице как мышей гоняет – дисциплину держит не хуже ротного старшины. Так что – потише там, без особых загулов. Я думаю, тебя на седьмой этаж определят – к Вихренко и Выродину, у них как раз одна комната свободна. Все – устраивайся, обживайся, завтра днем представим тебя Сектрису с Кипарисовым, послезавтра – на службу… Баги? [89]
89
Хорошо? (Арабско-ливийский диалект.)
– Хадир, йасиди мукаддам! [90] – щелкнул каблуками Обнорский и пошел обратно в гостиницу.
Номера для постоянно проживающих в Триполи холостяков из контингента специалистов и переводчиков представляли собой на самом деле отдельные четырехкомнатные квартиры – в трех комнатах жило по одному человеку, а четвертая – холл – была общей. В блоке была отдельная кухня с холодильником, ванная и прихожая. В общем, по сравнению с йеменской казармой условия казались просто райскими: полы покрывали паласы, в комнатах стояла слегка обшарпанная, но вполне комфортная мебель – кровати, шкафы, кресла, тумбочки. В общем, все, что нужно, чтобы, как говорил Абдулла из кинофильма «Белое солнце пустыни», спокойно встретить старость. Правда, басмач из советского вестерна упоминал, кроме «хорошего дома», еще и «хорошую жену», но тут уж, как говорится, кому как повезло в жизни…
90
Слушаюсь, господин подполковник! (Арабск.)
Супруга начфина полковника Веденеева Алла Генриховна и впрямь оказалась женщиной знойной, налитой, лет сорока пяти, не больше. Ростом она переплюнула своего мужа, и разного женского богатства у Аллы Генриховны было хоть отбавляй. Впервые увидевший ее Обнорский подивился, как не трескается у нее на крупе юбка и почему не отлетают пуговицы от блузки. Резкий контраст с рвущимися на сексуальную свободу частями тела представляло лицо Веденеевой – оно было строгим, официальным и холодным; Андрей даже слегка оробел под ее пристальным серьезным взглядом, чему сам удивился.
Алла Генриховна, видимо, уже успела получить указания от мужа насчет Обнорского, потому что без долгих разговоров определила его действительно на седьмой этаж в квартиру, где жили лейтенант Кирилл Выродин, работавший переводчиком на «Майтиге», и старший лейтенант Сергей Вихренко (тот самый, который провожал Андрея в Шереметьево-2), приписанный к группе специалистов ПВО.
Поскольку Вихренко находился в отпуске в Союзе, а Кирилл где-то шлялся, переселяться в выделенную ему комнату Обнорскому пришлось самостоятельно. Комната, доставшаяся Андрею, оказалась чистой, светлой и уютной, пожалуй, она была самым комфортабельным жилищем за все годы мыканий Обнорского по казармам, гостиницам, офицерским общагам и съемным комнатам. Андрей быстро разложил свои вещи, посмотрел на часы и заторопился – время подходило к семи вечера, через час ему надо быть у виллы Аэрофлота. Обнорский, подумав, почистил еще раз зубы, выпил найденную в холодильнике на кухне бутылку пепси-колы, побрызгался одеколоном и отправился на улицу ловить такси.