Война среди осени
Шрифт:
Он присел на корточки, чтобы стать с мальчиком вровень, и подбодрил его ласковой улыбкой. Ни дать ни взять любимый дядя, который помогает племяннику справиться с каким-нибудь простым детским страхом. Маати вдруг стало жаль, что он никогда не встречал жену Найита и не видел их сына.
— Давай же, Данат-кя. Мы пришли попросить кое-что, и Маати-тя здесь. Давай, как мы тренировались.
Данат повернулся к Маати, густо покраснел и сложил руки в жесте почтения, который вышел немного неуклюжим из-за многочисленных одежд. Одну за другой он стал вытаскивать из-под плаща книги и складывать
— Простите, Маати-тя. — Данат говорил сосредоточенно и запинался, стараясь вспомнить отрепетированные слова. — Папа-кя еще не вернулся, а я уже все прочитал. Я подумал, что…
Конец фразы он проглотил. Маати улыбнулся и покачал головой.
— Надо говорить погромче, — посоветовал Найит. — Он тебя не слышит.
— Я подумал, может, у вас есть еще что-нибудь. — Мальчик смущенно уткнулся взглядом в свои башмаки, словно просил луну на веревочке и боялся, что за эту просьбу его высмеют.
Он не видел, что Найит улыбается во весь рот. «Вот он какой, — восхитился Маати. — Какой хороший отец получился из моего мальчика!»
— Так что же мы стоим! — сказал он вслух. — Давайте поищем что-нибудь.
Они вышли на улицу и по усыпанной гравием дорожке направились в библиотеку. Холод покалывал щеки. Маати чувствовал, что они загораются. Он помнил ужасную зиму, которую провел в Сарайкете, когда был еще моложе Найита. В летних городах такой холод наступал в разгар зимы, а на севере был только первым дыханием осени.
Услышав, как они вошли, Семай поднял глаза. В руках он держал потрепанный шелковый футляр от свитка. Щека поэта была вымазана пылью, будто пеплом. В главном зале повсюду стояли ящики. Коробки громоздились одна на другую, образуя башни высотой в человеческий рост. Одна из кушеток оказалась погребена под кучей еще не разобранных свитков, две других — под свитками, которые уже просмотрели. В воздухе висел густой запах пыли, пергаментов и старого переплетного клея. Данат замер в дверях с широко открытыми глазами и разинутым ртом. Найит протиснулся мимо него, взял мальчика за руку и ввел его в зал. Семай вопросительно поднял брови.
— Данат спрашивает, не найдется ли у нас что почитать, — объяснил Маати.
— У вас есть все книги на свете! — восхищенно прошептал мальчик.
Маати тихонько рассмеялся, но радость и веселье быстро угасли. Их окружали полки, сундуки, ящики, горы томов.
— Да, — вздохнул он. — Все на свете.
19
— Сколько у нас таких? — спросил Ота.
Они говорили о луках для охоты на медведей. Огромных, высотой в человеческий рост. Сам лук делали из ясеня и рога, а тетиву — из металлической струны. Чтобы ее натянуть, охотник садился и упирался ногами в середину деревянной дуги. Стрелы были длинными, как небольшие копья с черными дубовыми древками. Обычно на них насаживали широкие наконечники с тремя лопастями, похожие на сросшиеся ножи, но сейчас их заменили тяжелыми, стальными, которые смогли бы пробить металл. Старший охотник потрогал один лук носком сапога, сплюнул и посмотрел вниз, на дорогу,
— Две дюжины, — ответил он с тягучим западным акцентом. — И примерно шестьдесят стрел.
— Примерно? — переспросил хай Сетани.
— Мы еще не закончили их делать, высочайший.
— А сколько лучников? — спросил Ота. — Будь у нас хоть сотня луков, если лучников окажется только пять, плохо же нам придется.
— На медведя сейчас мало кто ходит. Старых да опытных не осталось.
— Так сколько же?
— Если восемь неплохих ребят. И еще полтора десятка, кто лук в руках держать умеет. Подучим…
Сдвинув брови, хай Сетани повернулся к Оте. Тот закусил губу и посмотрел вниз, на восток. Лес в той стороне рос густо, в отличие от равнины рядом с покинутым городом, где из-за нужды в древесине образовались новые луга. Кроны деревьев горели багровым золотом. Дни по-прежнему были теплыми, однако ночи все холодали. Приближалось время предрассветных заморозков, а через неделю-другую теплеть не станет даже в полдень.
— У нас две с половиной тысячи людей, — сказал Ота. — А вы мне говорите, что всего восемь умеют стрелять?
— Так ведь от этого ремесла мало толку. Только и знаешь, как побыстрей убить большого зверя, чтобы он до тебя добраться не успел. Немногие захотят этим зарабатывать, если нет особой нужды. А зачем учиться чему-то бесполезному?
Присев на корточки, Ота поднял с земли лук. Тот оказался тяжелее, чем он думал. Стрелы ударят с огромной силой. Ота задумался, как близко отряд сможет подобраться к дороге. Если они слишком отодвинутся, то деревья не только их скроют, но и защитят гальтов. Подойдут слишком близко — их увидят раньше времени. Но с близкого расстояния попасть стрелой по брюху котла не составит особого труда. Ота стал перебрасывать лук из руки в руку, словно бы взвешивал преимущества и риск.
— Ищите добровольцев, — сказал он. — Пустите клич по обеим сторонам дороги. Испытайте всех, кто вызовется, и выберите двадцать лучших.
— Без должной сноровки такой игрушкой можно себе мясо с ног срезать, — предупредил охотник.
Ота прекратил свое занятие, повернулся и посмотрел на человека. Старший охотник смутился. Он только сейчас понял, что именно сказал и кому. Изобразив позу почтения, он откланялся и вскоре затерялся среди деревьев. Хай Сетани вздохнул и принял позу сожаления.
— Он хороший человек, но иногда забывает свое место.
— Он прав. Когда бы я мог позволить, чтобы кто-то спорил с приказами, я бы его обязательно послушал. С другой стороны, в лучшие времена мы бы на этой горе и не сидели бы.
Последние беженцы Сетани прошли по дороге пять дней назад. Тележки, повозки, мешки на согнутых спинах скрылись из виду. Пять дней объединенные силы Сетани и Мати сидели в лесу, точили клинки и ждали. Пять дней их одолевали скука, голод и холод. Две ночи назад Ота запретил разводить костры. Во-первых, дым выдал бы засаду, во-вторых, слишком велика была вероятность, что какой-нибудь сонный воин уронит уголек на сухие листья. Кое-кто возмущался, но многие поняли, что приказ не лишен смысла, поэтому его и не нарушали. До поры.