Война теней
Шрифт:
— И называет её жестокостью и даже недостойным просвещённого европейца варварством?
— Про варварство он прямо не говорил. Александр Михайлович умный человек и знает, какие слова применять и когда.
Мария лишь кивнула, признавая… Многое, от ума князя Горчакова до умения своего спутника видеть и подмечать нужное, отбрасывая в сторону разную шелуху.
— А теперь выведем за скобки нашего уравнения либералов. Кто останется?
— Желающие воспользоваться либеральными устремлениями. Но это не то, о чём ты намекаешь, да?
— Не то, — хитро улыбнулась девушка, вот уже не первый год успешно трудящаяся на ниве политического и не только
— Люди вокруг, Мари!
— Охрана. Они приучены пропускать мимо ушей всё лишнее. И я говорю очень тихо. Это ты, мой дорогой, забываешь про громкость своих слов. О нет, я ничуть не возражаю, это даже… интересно.
Станич по лицу Александра могла считывать чувства, овладевающие кавалером в тот или иной момент. Иногда даже хотелось подсказать пока неопытному в подобных делах парню, что это следует скрывать, может даже дать несколько начальных уроков. Однако… Нет, точно не сейчас. Пока ей важнее определять не просто основные чувства великого князя, но и мельчайшие в них изменения. Вот потом она может и сделает мальчику подарок. Обучит его ещё и этому. В жизни ему сие умение точно пригодится, особенно если… нет, когда тот станет цесаревичем. Другое дело, что стань он им, тогда, вполне возможно, его к ней тяга станет подкреплённой ещё и другими желаниями, не только плотскими и эмоциональными, но и политическими. Или он сам себя убедит, что политически это будет верно, нужно и полезно. А уж отца… Нет, об этом Мария сейчас даже задумываться не хотела. Со всем своим желанием к свободной и независимой ни от кого жизни. Разве что уже имеющаяся семья, но это совсем-совсем иное.
— Те, кто похожи на кокандца, — начал меж тем вслух рассуждать великий князь. — Боящиеся петли. Это не другие ханы Средней Азии, ты не могла иметь в виду их. Твой брат и мой брат никогда бы не потащили на суд в Нью-Йорк никого из европейцев. Но иных… Иных! Инородцы, да? А самые опасные — это те, которые только недавно, при моём отце, были приведены к покорности. Кавказ, да?
— Тебя сейчас начать целовать или до вечера потерпеть?
— Веером хоть прикройся от любопытных, — тяжело вздохнул Александлр, которому и хотелось сейчас вот получить горячий поцелуй от раскованной и страстной девушки, и в то же время остатки природной стеснительности никак не унимались.
Веером то Мария прикрылась, но последовавший поцелуй вкупе с тесным-тесным объятием не оставляли ну никаких сомнений никому в округе, что именно происходило и насчёт пренебрежения дамы любыми видами приличий тоже сомнений не оставалось. Хотя леди Станич и приличия, они в одной фразе могли быть только через связку слов вроде «плевать она на них хотела, если те ей мешают».
— Скажи спасибо, Саша, что я помадой обычно пренебрегаю, — слегка проведя подпиленными коготками по руке кавалера, вымолвила Станич. — А то красоваться бы тебе алой или бордовой меткой или озаботиться её стиранием опять же у людей на виду. Хи-хикс!
— Мари… Ну почему с тобой всегда так?
— Интересно? Не скучно? Радостно и интригующе?
— Сложно и иногда от смущения сквозь мостовую провалиться хочется. Обычно это кавалеры смущают дам, а тут…
— А я ни разу не обычная девушка, — мигом сменила тон на серьёзный заокеанская гостья со славянскими корнями и идеальным владением
Мария беспроигрышно вела свою игру. Знала, что её сестра если и вызывала интерес у Александра Романова, то незначительный, больше связанный с собственно фамилией и её родственниками, не более того. Зато она сама — тут совсем другое дело. В очередной раз напомнив о своей значимости и незаменимости, девушка вернулась к тому, что сейчас было важно.
— Ты угадал про Кавказ. Как только Алимкул Хасанбий-угли станцует на верёске, суча ножками и вывалив язык, едва газеты об этом напишут, по Кавказу и не только разойдётся слух о случившемся… Тут возможны два варианта. Или три, но два из них по сути есть разновидности одного и того же, — прервав течение мысли и облечение её в слова, Станич посмотрела назад, на ме-едленоно двигающийся позади них паромобиль. — Что-то сильно он дымит. Сильнее обычного. Водитель, что ли не до конца разбирается, как двигаться на самой малой скорости?
— Ты про свой подарок? — Александр помнил, как в столицу империи доставили пяток произведённых в Америке паромобилей с целью показать их преимущество и подвигнуть столичную публику сперва покупать, а потом и содействовать разрешению постройки в окрестностях Санкт-Петербурга уже цеха по производству этих «паровозов, в рельсах не нуждающихся. — Новый транспорт, управляться с ним научились, но ещё бывает. Но что о вариантах на Кавказе? Почему три, и два из них похожи?
— Любопытный ты, Саша. Это хорошо, я очень этому рада. Слушай.
— Я слушаю.
— Первый, на который горцы надеются, и который будут продавливать с помощью либералов всех мастей и вообще склонных к уступкам. Создадут показательную угрозу нового восстания, устроят несколько существенных провокаций с готовностью пожертвовать теми, кто в них будет участвовать. Про опору на Турцию и говорить нечего, но возможна и даже весьма попытка напомнить о том, что их прежний лидер жив, здоров и по прежнему опасен, пускай и находится аж в Калуге. Понимаешь, про кого я?
— Шамиль! — скривился Александр, скептически относящийся к тому, что отец-император позволил настоящему и неизменному врагу империи жить в роскоши и довольстве чуть ли не в центре русских земель. — Но его охраняют. Так, что ни к нему не подобраться, ни сам он не выберется.
— Поддержка либералов и даже остатков революционеров из «Земли и Воли». Тут у них появится общий интерес. Ты же помнишь ту схему, Саша. Ты умный, растолковывать заново не требуется.
Не требовалось. Та самая схема до сих пор стояла перед глазами второго сына императора. Более того, каждый раз, вспоминая изображённое на ней, он ощущал… Нет, страха тут не было, скорее ощущение находящейся поблизости угрозы и необходимости реагировать на неё быстро и правильно. Вдобавок понимание того, что неправильная реакция способна привести весь Дом Романовых к большим бедам. Попытка покушения в Нью-Йорке польских инсургентов хоть на кого-то из их семьи. Ранее случившаяся попытка убить его дядю, Константина Николаевича. Там, в Польше. И это при том, что дядюшка был чуть ли не самым либерально настроенным в семье. Не помогло, не спасло. Спасло лишь чудо. Зато в Нью-Йорке и уже тут, в столице, при покушении на отца, о чуде и речи не шло. Тут была исключительно работа тайной полиции, которую как собак на двуногую дичь, натаскивали на разного рода революционеров.