Война теней
Шрифт:
Захолонуло сердце моё. Один как перст на земле остался. Такая безысходность за душу взяла, что иди да вешайся.
Только старик мои мысли как по книге читает.
– Нельзя, – говорит, – Иван, Божий промысел нарушать. Не просто так ты на белый свет появился, судьба тебе уготована не из лёгких, для других жить, как я живу. Приходи сюда завтра, ждать буду.
Тут и пропало всё. Будто свет выключили. Открыл я глаза, головой потряс: до чего сон реальный. Сам на нарах лежу, храп, стоны, кто-то во сне разговаривает. На старой брезентухе над головой капли, как обычно, собираются. Встал, вышел из палатки, руки трясутся. Самокрутку кое-как свернул, закурил. В голове всё крутится: правду ли старик сказал, или вещие сны – россказни бабкины? Так до утра без сна с боку на бок и промаялся. Но недолго я в сомнениях
– И ты бы тут не задерживался, – на прощание репа желает.
Ох, как ответить хотелось, да не было мне сегодня дороги в карцер, в незнакомый штрек была, а в карцер – нет.
Не помню, как день тот пережил, перемучился, а после отбоя, когда угомонились все, встал до ветру сходить. Всё, как во сне, повторилось, только дорога теперь знакомая, и знаю я, где тот проход невидимый, что в ранее незнакомую мне штольню привёл, и костерок, как вчера, потрескивает, и старик сидит, будто со вчерашнего дня и не двигался.
– Ну, здравствуй, сыне, – говорит, голос глубокий, ласковый. – Присаживайся, в ногах правды нет.
Сел я на камень, как для меня приготовленный, а у самого думка в голове крутится, не сон ли это. Так и хочется старца потрогать. А он как мысли мои читает:
– Не сон это, Иван, не сон, – и руку мне над костерком протягивает.
Взял я руку его. Жёсткая рука, мозолистая, только тепло и уверенность после того прикосновения по всему телу разлилось, силой неведомой наполнившись.
– Зови меня отцом Филаретом. А за сон вещий прости, хотя за правду прощение просить грех, но за боль душевную. Времена сейчас на Руси невесёлые, но впереди тьма ещё более страшная, и нужно мне из этих мест уходить, в другом месте службу нести. Оставить свой приход без преемника не могу. Знай, из архангельских волхвов мы, и ты – внук Митяя, друга и единоверца моего, чекистами в святой обители расстрелянного. Не для того говорю, чтобы злобу и месть в твоей душе породить, а для знания правды и способности прощать, что душу исконно русскую крепит. Знаю, много вопросов у тебя, только вот времени у нас с тобой нет. Вот здесь, – приложил он руку к стене, – ведун-камень находится. Он тебе и советчиком, и наставником будет. Что можно, покажет, а когда и подскажет, не обессудь, то мной велено. Отрок ты ещё, но сила правды в тебе. Людям помогай осторожно, будто всё само собой делается. Крепок должен быть человек душой, сам по сути своей, иначе гибель народу русскому. Ну да сам поймёшь, не зря камень-ведун признал тебя.
Вспыхнул тут костерок ослепительно-ярким пламенем и потух, а когда вновь слегка затеплился, не стало в штольне отца Филарета.
С тех пор воды немало утекло. Содрогнулась Россия от удара коварного, но выстояла. Сколько уж душ невинных с той поры, как волхв Филарет с этих мест ушёл, сохранено, сам не знаю. Вот только подлость и жадность человеческая ещё явственнее передо мной встала. Камень-ведун нет-нет да покажет приказ секретный, что на стол майору Потюпкину доставили. Или сон вещий приснится, что на дальней заимке женский лагерь организован. Майор с присными своими там полным зверем становится, баб терзая. Купил он вагон женщин у подельничка своего, иначе и не назовёшь. Списаны те женщины вчистую в спецлаге полковника Долгопятова. Умерли на работах от простуд и другой хвори. Потюпкин полковнику спецкурьера направлял, золотым песком ворованным за женщин расплачивался. В лагере том всякие станки, дыбы да кресла понапридумывал. Мало ему, что отказу нет, так надо перед этим делом ещё над телом девичьим поиздеваться.
Сидим мы тут втроём, приговор майору вынесли, и двое думу думают, как бы сподручнее майора в расход пустить, чтобы вины на лагерниках не было. Пусть думают, только я знаю точно, что взбесится завтра пёс майора, охранник его четвероногий, и загрызёт хозяина, что кровавой медвежатиной его выкармливал, когда люди с голоду пухли. Другая у меня дума. Приказ у майора на столе лежит, не объявит он его, не успеет. Кто-то из присных на лагерной поверке позже петухом прокричит. В приказе том воля Верховного главнокомандующего, товарища Сталина. Все желающие искупить свою вину кровью могут в армию идти отечество родное от ворога коварного защищать.
Формируют из нашего брата штрафные батальоны, и ежели ты выживешь, врага атакуя, да при этом ранен будешь, то все твои грехи перед советской властью тебе прощаются. Становишься ты полноправным гражданином страны советской, и члены твоей семьи, что по лагерям да ссылкам, домой вернутся.
Вот и приспело моё времечко. Волхв из меня никакой, а солдат, думаю, получится. Уж много злости во мне накопилось, да и жизнь свою в грош не ставлю, то всему лагерю ведомо, когда с уголовной братвой схлестнулся. Если государство родное мне только пятнадцать лет определило, за вредительство, якобы мной совершённое, то воровской сходняк смертный приговор вынес. Жалобу кассационную не подашь, не примут. Решение окончательное. Обжалованию не подлежит.
Уйду я с батальоном. Митрича вот, что справа от меня сидит, за себя оставлю. Лагерник тёртый, жизнь понимает. Расскажу, как с учётчиком себя вести, как Ваське-вертухаю хвост маленько прижать, чтобы облегчение людишкам в карцерах было. Про пахана нашего, зоновского Гуляя, есть что замолвить. Про заначку Потюпкина, в тайге захороненную. расскажу. Пр'oклятое то золото. С кровью оно. Перелить его надо в чаши церковные да кресты нательные. Решено, уйду.
Подождёт ведун-камень. Не меня, так другого дождётся. Сила земли Русской, веками копившаяся, и без меня не пропадёт. Найдутся руки достойные, что на правое дело её применят.
25 июня – 17 июля 2008 года
Законопослушный гражданин России и известный на весь край бизнесмен Василий Семёнович Слямин, а по милицейским учётам криминальный авторитет Ляма возлежал в своём особняке на диване и смотрел очередной боевик. На экране Дольф Лундгрен косил своих врагов из пулемёта и раздавал направо и налево смертоносные удары. Фильм особо не занимал. И Слямин перебирал в уме варианты возрождения золотоносного прииска, который давно считал своим.
Собственно говоря, выбирать особо было не из чего. Вариантов всего два. Либо набивать потуже портфель зелёным баблом, ехать в администрацию и башлять не по малой её главу, откормленного и жадного хряка. Получить его поддержку, а потом направляться вместе с ним в Москву, набив на этот раз уже чемодан зеленью. Зелени не жалко, но был бы толк. Помурыжат-помурыжат, выцедят, что корову дойную, и от винта. Времена нынче изменились, не правительство, а кидалово сплошное. С московских чинуш, если дело не выгорит, обратно бабло не спросишь, беспредельщики конченые. Да и президент, не к ночи будь помянут, глаза приоткрыл. Коррупция. С опаской чинуши живут. Враз миллионщиками хотят стать. Да кто против? Греби, но и другим дай жить.
Всё глава, эта сука, мало всё ему. Ну нашли нарушения. Приостановили действие лицензии. Исправил всё – и старайся дальше. Так нет же, отобрали с концами.
Злость и обида переполнили авторитета через край, и он, не допив любимый коньяк, запустил хрустальным бокалом в стену. Осколки брызнули в разные стороны. Это несколько успокоило Слямина.
«Нет, большой вам и толстый в ручонки потненькие, – решил авторитет. – Придётся играть второй вариант. Он, правда, тоже не без заморочек, но, похоже, другого пути нет. Оборудование на руднике не вывезено. Маскировочную сеть купили. Вертолёт природоохраны да егерей всегда отследить можно. На худой конец, мало ли аварий случается, полетали, и будет. Вот с людишками вопрос особый. Местных на работу не возьмешь, сразу слух пойдёт. Своих парней в тайгу отправить можно, но работать они не будут. Охранники из них ещё туда-сюда, а старатели никакие. Да и менты сразу зашевелятся. Куда Лямины люди подевались? Где какую каверзу готовят? Копать начнут».
Людишек надо на стороне набирать. Да таких, чтобы не искал их потом никто. Бомжи тут не подойдут. Работать разучились. В старательском деле ничего не смыслят. С охраной проще. В бригаду очередь стоит. Бойцов набрать можно, но зелёных в тайгу не пошлёшь. Половину своих всё равно отправлять придётся. Один плюс во всём этом деле: ни с кем делиться не придётся.
Настроение стало понемногу улучшаться. Авторитет даже начал что-то насвистывать, но, вовремя вспомнив народную примету, что свист приводит к отсутствию денег, прекратил свои музыкальные потуги.