Война в Зазеркалье
Шрифт:
– Раз или два.
Опять Смайли ничего не сказал и, казалось, не замечал образовавшейся паузы.
– Как там все на Блэкфрайерз Роуд? Холдейна вообще вы знаете? – спросил Смайли. Он не ждал ответа.
– Он теперь в исследовательском отделе.
– Конечно. Хорошая голова. У людей из вашего исследовательского хорошая репутация, как вам известно. Мы сами не раз к ним обращались. С Холдейном мы учились в Оксфорде в одно время. Потом во время войны вместе работали какое-то время. У него отличное классическое образование. Мы хотели его взять к нам после войны;
– Я не слышал.
– Не слышали? – Он комично приподнял брови. – В Хельсинки есть гостиница под названием «Принц Датский». Напротив главного вокзала. Случайно, не знаете?
– Нет, я никогда не бывал в Хельсинки.
– Вот как? – Смайли пристально смотрел на него с озабоченным видом. – Очень странная история. Тэйлор ваш – тоже участвовал в учебном мероприятии?
– Не знаю. Но гостиницу я найду, – сказал Эйвери, начиная терять терпение.
– Вы войдете в дверь, там в вестибюле продают журналы и открытки. Вход там один только. – Он мог говорить о соседнем доме. – И цветы. По-моему, лучше всего, если вы придете туда, когда у вас будет пленка. Скажете цветочнице, чтобы послали дюжину красных роз миссис Эйвери в отель «Империал» в Торки. Пожалуй, хватит полдюжины. Не будем бросаться деньгами. Цветы там дорогие. Вы поедете под вашим собственным именем?
– Да.
– Есть на то какая особая причина? Я не хочу быть любопытным, – добавил он торопливо, – но жизнь так коротка… особенно при нашей работе.
– Насколько я понимаю, требуется время, чтобы сделать фальшивый паспорт. А Форин Офис…
Не надо было отвечать. Надо было посоветовать ему заниматься своими делами.
– Очень жаль, – сказал Смайли и нахмурился, как если бы позволил себе бестактность. – Вы всегда можете обратиться к нам. За паспортом. – Это была только вежливость. – Просто пошлите цветы. Выходя из гостиницы, сверьте ваши часы с настенными в холле. Через полчаса возвращайтесь к главному входу. Таксист узнает вас и откроет дверцу машины. Садитесь, сделайте круг, передайте ему пленку. Да, и пожалуйста, заплатите ему. Ровно сколько полагается. Мелкие детали так легко забываются. Значит, учебное мероприятие – какого же рода?
– А если я пленку не достану?
– Тогда ничего не делайте. Не подходите близко к гостинице. Не ездите в Хельсинки. Забудьте обо всем.
У Эйвери мелькнула мысль, что его инструкции были удивительно ясные.
– Когда вы изучали немецкий, вы, случайно, не касались литературы семнадцатого века? – с надеждой спросил Смайли, когда Эйвери собрался уходить. – Грифиус, Лоэшптейн; такие имена вам известны?
– Это был специальный предмет. Боюсь, что нет.
– Специальный, – пробормотал Смайли. – Какое глупое слово. Просто они выходят за рамки общего курса; какое неуместное слово.
Когда они подошли к двери, он сказал:
– У вас есть какой-нибудь портфель?
– Да.
– Когда у вас будет пленка, положите ее в карман, – посоветовал он, – и носите портфель в руке. Если за вами будут следить, их внимание отвлечет ваш портфель. Это так естественно. Если вы просто где-нибудь его бросите, может
Он проводил Эйвери к выходу, потом задумчиво направился по коридору к кабинету Контроля.
* * *
Эйвери поднимался в свою квартиру, размышляя, как Сара его встретит. Жаль, что он так и не позвонил домой. Как будет неприятно, если она сейчас возится на кухне, а игрушки Энтони разбросаны по ковру гостиной. Очень неприятно приходить без предупреждения. Сара пугалась в таких случаях, словно он сделал что-то непоправимое.
Он не брал с собой ключа: Сара всегда была дома. Своих друзей у нее не было; она ни к кому не ходила пить кофе и не занималась покупками. Она не умела самостоятельно развлекаться.
Он нажал кнопку звонка, услышал, как Энтони зовет «мама, мама!», и ждал, когда раздадутся ее шаги. Кухня располагалась на другом конце коридора, но она вышла из спальни, почти бесшумно, будто была босиком.
Она открыла дверь, не глядя на него. На ней была ночная рубашка и вязаная кофта.
– Боже, как ты задержался, – сказала она, повернулась и неуверенным шагом направилась обратно в спальню. – Опять что-нибудь стряслось? – спросила она через плечо. – Еще кого-то убили?
– Что такое, Сара? Ты плохо себя чувствуешь?
Энтони носился по квартире и кричал, что папа пришел домой. Сара опять забралась в постель:
– Я звонила доктору. Я не знаю, что это, – сказала она, будто болезни не были постоянной темой ее разговоров.
– У тебя температура?
Рядом с ней стоял таз с холодной водой и лежало полотенце. Он выжал полотенце и положил ей на лоб.
– Придется тебе потерпеть, – сказала она. – Боюсь, что это не так интересно, как твои шпионы. Ты не хочешь спросить, что со мной?
– Когда придет доктор?
– Он должен быть в операционной до двенадцати. Потом сразу придет, я думаю.
Он пошел на кухню. Энтони за ним. Остатка завтрака все еще стояли на столе. Он позвонил ее матери в Райгит и попросил немедленно приехать.
Был почти час, когда приехал доктор.
– Лихорадка, – сказал он, – какой-то вирус ходит по городу.
Эйвери боялся, что она расплачется, когда сказал ей, что уезжает за границу; она поняла, задумалась, потом сказала, чтобы он начинал собираться.
– Это важное дело? – вдруг спросила она.
– Естественно. Очень важное.
– Для кого?
– Для тебя, для меня. Для всех нас, наверное.
– И для Леклерка?
– Я сказал тебе. Для всех нас.
Он обещал Энтони, что привезет ему что-нибудь.
– Куда ты едешь? – спросил Энтони.
– Я лечу на самолете.
– Куда?
Он уже хотел сказать ему, что это большая тайна, но тут вспомнил девчушку Тэйлора.
Он поцеловал жену, вытащил чемодан в холл и поставил его на коврик. В двери было два замка, чтобы Сара чувствовала себя спокойней, открывать их надо было одновременно. Он услышал, как она сказала: