Война все спишет
Шрифт:
— Уже перебросили все что имели — и третий поезд со снарядами туда отправляем. Повозки вместе с китайцами собираем. Вот только бы еще конницу придать — а то только приморские драгуны, сибирских казаков дюжина сотен, да конные пограничники.
— С казачьими полками вопрос решим, не зря великий князь Борис находится сейчас в Лаояне — к тебе его отправлю. Чин у него невысок, дерзок сверх всякой меры, но то молодые годы дают о себе знать. Поручик гвардии, нос кверху задран, армейскому штабс-ротмистру равен. Хотя двадцать лет от роду, пора бы и поу…
Наместник остановился, но и так стало
— Так что сам найди для него доводы — если поддержит, считай, высокий покровитель будет. И отправь его повоевать, что ли — а то он как то на передовую не рвется, хотя не трус вроде.
— Устрою его, пусть пороха нюхнет, — пожал плечами Фок, и как бы, между прочим, спросил:
— Убийцу, что в генерала Куропаткина стрелял, нашли?!
— Поймали, жаль, что мертвыми только взяли, — от ответа Алексеева Фок похолодел до кончиков пальцев — к акции он привлек непосредственно двух китайцев, остальные только обеспечивали и не знали ровным счетом ничего. Но хорошо хоть живыми не дались, успели яд принять — хотя «36-го» жалко, большие надежды подавал.
— Студент, да еще один с ним, из малороссов — эсеры проклятые, революционеры. Жаль, что живыми не взяли — отстреливаться вздумали, вот ротмистр, дурак, приказал обоих застрелить!
В голосе Алексеева не прозвучало никакого осуждения, сразу возникло ощущение, что наместник доволен таким исходом дела. А Фок пребывал в этот момент в прострации, удивленный донельзя…
Глава 20
— Какие упертые, хрен чем сломишь, пулеметы бы, да гаубиц дивизион, тогда бы веселее пошло, — Фок матерился сквозь зубы, дурная привычка с войны осталась. Вроде и генералом давно стал, и воевал много лет, но когда стреляют шрапнелью, и она рвется пусть не над самой головой, но поблизости — приятного мало, если ты в наступлении. Хуже только «чемоданы» — так с первой мировой войны называли снаряды тяжелых пушек и гаубиц — вот тут действительно страшно, даже когда в глубоком окопе сидишь, и земля под тобою ходуном ходит от разрывов.
— Ты еще танков у бога попроси, может, и получишь роту «бетушек», а заодно и бригаду батальон бронеавтомобилей!
Фок усмехнулся, окидывая взглядом через бинокль место сражения. Продвижение русских войск к морю шло в последние три дня чрезвычайно медленно. Да оно и понятно — начиналось наступление бодро — на правом фланге сразу обозначился успех у 3-го корпуса Стесселя. Там группа генералаКондратенко прошла за четыре дня больше сотни верст, и не дошла до Дагушаня всего пятнадцать, потому что уткнулась в японские резервы, что заняли выгодные позиции по гребню сопок.
Японский командующий первые дни продолжал попытки прорыва Далинского перевала, где стойко оборонялись дивизии 1-го Сибирского корпуса. Но потом ситуация резко изменилась — поражение 5-й японской дивизии в сражении у Бычихе, где одна бригада была наголову разгромлена двумя русскими дивизиями, а вторая далеко оттеснена, заставило генерала Оку прекратить безуспешные атаки.
Так что 1-й корпус Штакельберга, усиленный к тому же прибывшей 1-й Сибирской пехотной дивизией, начал достаточно энергичное преследование — шли относительно бодро три дня, сбивая японские арьергарды, и уперлись в прочную оборону. Надо отдать должное противнику — самураи сражались отважно и предприимчиво, и бежать отнюдь не желали.
Как и проводить амбаркацию, выражаясь высоким научным слогом, услышанным в стенах академии — то есть начать погрузку частей на суда с последующей эвакуацией.
В том еще не было необходимости — руками тысяч китайцев были заблаговременно отрыты траншеи, да и сами японские солдаты имели при себе кирки и лопаты. А окапываться самураи умели, прямо вгрызались в землю, дай им только несколько лишних часов. Это Фок еще по Хасану и Халхин-Голу хорошо запомнил, во времена боевой молодости — там крепкие позиции появлялись за одну ночь. И захватить их даже с помощью танков и при поддержке артиллерии, было проблематично.
А тут вообще невероятно сложно — с отходом боевые порядки японцев начали уплотняться, сопротивление усиливаться, соответственно наступление резко замедлилось. И теперь полностью остановилось, хотя Дагушань и японские транспорты на бескрайнем море можно было хорошо рассмотреть без всякого бинокля.
Фок присел на камень, на который Кузьмич предупредительно бросил овчинку. И впервые достал коробку папирос, взятую у наместника — несколько дней не курил, а тут захотелось. Потому что задача предстояла сложная, на которую не всякий генерал решится — штурм укрепленного района, где сосредоточились полсотни батальонов. Пусть и порядком потрепанных — по опросам пленным удалось выяснить, что роты потеряли от трети до половины личного состава.
— Можно их попытаться сбить, но они чуть отступят к берегу, там тоже роют окопы второго рубежа, и мы окажемся под огнем корабельной артиллерии. А это скверно — на море крейсера с одной трубою, а там или шестидюймовые пушки или 120 мм орудия. Пусть их всего парочка — но мало приятного для нас. И еще канонерки — у тех пушки крупнее калибром. Хорошо, что только по одной установлено.
Фок любил говорить сам с собою, хотя это выглядело со стороны донельзя странным. Но старики вообще отличаются разговорчивостью, особенно когда остаются наедине с собою, и их никто не слышит. А то могут посчитать их полоумными. И закурив первую папиросу — Кузьмич предупредительно зажег спичку, принялся размышлять…
— Господа генералы, нам нужно несколько дней, чтобы привести войска в порядок, подтянуть обозы, доставить боеприпасы. И главное, подготовится к штурму укрепленной позиции. А тут нельзя допускать ошибок — мы с вами хорошо помним, во что обошлись приступы, что трижды предпринимались против турок, что обороняли Плевну.