Война всех против всех
Шрифт:
— А вы не боитесь, что народ взбунтуется, император? — тревожно спросил тогда Лукреций. — Люди привыкли к дармовым подачками от государства. Даже если и небольшим, но все равно они считают это обязанностью государства.
— Но мы же не отменяем полностью бесплатный хлеб, — ответил я. — А только сокращаем выдачу. Пусть бездельники идут работать. Сколько можно висеть на шее государства? Зато, если построим каналы и сможем принимать торговые корабли, только за счет пошлин заработаем гораздо больше, всем хватит и на хлеб, и на грандиозные зрелища.
Лукреций тогда скептически покачал головой, сомневаясь, что народ безропотно снесет отмену даже части привилегий. Ну что же, опираясь на остготов, перекупленных мною у дяди, я решил рискнуть и отменил выдачу части бесплатного хлеба.
Народ вроде бы воспринял это спокойно, хотя и люди поворчали немного, но дело тем и кончилось. Я вздохнул с облегчением, но оказалось, что слишком рано. Кто-то из моих «доброжелателей» пустил настоящий слух о том, чему народ обязан недостатком хлеба и люди тут же пошли громить каналы.
Для рытья земли Алетий и Гордий по моему предложению сделали огромную землеройную машину с воротом, тросом, каменной стрелой и даже железным ковшом, которая была установлена на сложной системе блоков и цепей в месте начала работ.
После того, как мы запустили ее и первые же результаты показали, что машина выкапывает за день больше грунта, чем сотня рабов, Гордий отбыл на место строительства газопровода, а за рытьем почвы остался следить Евсений. Парень старался сделать, как лучше, например, он самостоятельно справился с проблемой утопания машины в вязком и влажном грунте.
Дело в том, что из-за близости моря и болот, большой вес машины по мере проведения работ постоянно погружал ее все глубже в почву, так что потом ее саму приходилось выкапывать из земли и тратить на это много времени. Тогда Евсений приказал класть под основание машины широкие доски, позволяющие ей удерживаться над землей и не погружаться в грунт.
И вот сейчас, когда на рытье канала уже потрачена неделя времени и выделены уйма рабов и денег, народ поднялся и пытается помешать мне. А еще, мчась на колеснице к городу, вернее, к восточной его части, где мы рыли канал, я трепетал от ужаса при мысли о том, что восставшие люди повредили землеройную машину, которая при всех своих гигантских габаритах, в сущности, была очень уязвимым и хрупким механизмом, состоящим из хитроумного пересечения цепей, канатов, блоков и противовесов.
Для римлян подобные машинные хитрости были в диковинку. Раздраженный народ вполне мог выместить злобу на ни в чем не повинной конструкции. Это могло надолго затормозить работы.
Не заезжая в Равенну, я поехал вдоль городской стены с севера на восток и уже издали увидел, что на болотистой почве, среди луж и островков низкорослой травы, рядом с землеройной машины и уже довольно большим котлованом собралась огромная толпа. С этого места было недалеко от городских ворот и оттуда постоянно прибывали еще массы народа.
Возле котлована и машины стояли три центурии остготов, отданных под начало Лаэлии, но по сравнению с многотысячной толпой, солдаты казались маленькой кучкой безобидных испуганных детишек. Да, если разъяренный народ кинется на них одним махом, то сразу сметет со своего пути.
Оглянувшись, я увидел, что за мной скачет Родерик и Филоник с пятеркой стрелков. Еще несколько арбалетчиков, непривычных к верховой езде, отстали позади, кроме того, они все равно тащили за собой манубаллисту, а та не могла ехать слишком быстро. Да, не густо, чтобы противостоять бунтовщикам. Однако отступать нельзя, не могу же я отдать им землеройную машину на растерзание.
Петрониус с тревогой оглядывался на меня, все время ожидая от меня команды поворачивать назад, но я, наоборот, хлопнул его по плечу и крикнул:
— Давай быстрее, прямо к каналу! Видишь, сколько посетителей, надо всех принять и выслушать.
Моя колесница быстро подъехала к толпе, из которой раздавались разъяренные вопли и остановилась за строем остготов. Не сходя с нее, я поднял руку, но народ вместо приветственных криков разразился злобными тирадами:
— Вот он, этот жадный мелкий прыщ!
— Верни людям хлеб, кровосос!
А еще:
— Давайте закопаем его в своем же канале!
Или:
— Пусть плавает с дохлыми рыбами в своем дурацком водоеме!
Лаэлия подошла ко мне и спросила:
— Зачем ты пришел сюда, Моммилус? Достаточно было просто прислать сюда оставшиеся войска из дворца и казарм по городу, я бы живо разогнала этих бездельников.
Я покачал головой.
— Разогнать их мы всегда успеем, а вот поговорить с ними не мешает.
Я сошел с колесницы и подошел к цепи остготов, стоящих перед толпой. Лица у людей были злые, ожесточенные, у многих в руках ножи, дубины и даже копья.
— Что случилось? — крикнул я. — Вы готовы уничтожить полезное для города начинание только из-за того, что вам один раз не дали хлеба?
— Да, вот именно! — закричали в толпе. — Мы и наши дети остались без хлеба! Ты посягнул на самое святое для народа! Ни один император не отнимал у нас хлеб!
Толпа подалась вперед и пыталась прорвать строй остготов, но те стояли храбро и не поддались напору. В меня полетели камни и осколки кувшинов.
Я хотел возразить, что не отнимал у них пропитания, а просто сократил порции на время, но потом передумал. Какой в этом смысл? Толпа ничего не понимает, люди сейчас озверели и просто разговаривают на уровне инстинктов. Надо немного перехитрить их, обойти острые углы и успокоить, как капризного ребенка.
Что обычно делают умные мамочки, чтобы утихомирить плачущего малыша? Правильно, отвлекают его более радужными надеждами и сладкими перспективами. Вот и я должен предложить им что-нибудь притягательное, большую толстую конфету, чтобы отвлечь внимание.
— Граждане прекрасной Равенны! — крикнул я тогда во весь голос. — Позвольте принести вам извинения за то, что недавно вас ограничили в выдаче хлеба. Вам сказали, что это было сделано ради рытья канала, но это совсем не так!
Я замолчал, рассчитывая, что мне удалось привлечь их внимание и подождал, скажут ли они что-нибудь в ответ. Да, все верно, мне это удалось, то тут, то там в толпе раздались крики: