Война за "Асгард"

Бенедиктов Кирилл Станиславович

Сантьяго прыгнул вниз с одной из девиц. Это было ошибкой — девица сразу же вцепилась в него мертвой хваткой, и их совместное падение ускорилось едва ли не в два раза. Где-то на середине башни Мондрагону удалось отодрать ее сильные пальцы от своего камзола (на него напялили костюм эльфа, а девицу нарядили сильфидой), но к этому моменту она уже вовсю терлась об него грудью и бедрами, и Сантьяго раздумал уходить в автономный полет. Они без особых приключений приземлились на мелкоячеистую сеть, натянутую над самой водой, и попытались завершить игру, начатую в воздухе. Это, однако, оказалось непросто, потому что слева, справа и прямо на них опускались все новые и новые танцоры, а ветер, дующий снизу, неприятно щекотал ноздри,

что очень сильно отвлекало Сантьяго от занятия, которому они стремились предаться. “Поедем ко мне, милый, — шепнула девица, укусив Мондрагона за ухо, — у меня чудная квартирка на Пласа Эскобар и целый шкаф всяких штучек, тебе понравится, я знаю, я читала твою книжку…” — “Какую книжку?” — спросил польщенный Сантьяго. “Пантера в мехах”, — хихикнула девица, — классная вещь, чувствуется, ты мужик с выдумкой”. Это не моя вещь, хотел возразить Сантьяго, я никогда в жизни не писал книги с таким названием… Тут он вспомнил, как Абигайль Адаме вынудила его поменять Каина на Авеля, и заткнулся. Но все это было уже неважно, потому что они мчались куда-то в открытом вингере, и ветер с океана играл волосами его спутницы, а огромная луна, похожая на крут спелого сыра, заглядывала им в лицо, мелькая среди зеркальных небоскребов Акапулько. Потом наступила темнота, и в этой темноте светились огромные влажные глаза, обрамленные неестественно длинными ресницами, скользили по черным простыням обнаженные, мокрые от пота тела, сплетались руки и ноги, струились волосы, прилипали друг к другу губы, бились во все ускоряющемся ритме сердца, набухали тяжелой кровью вены, впивались в мягкую плоть накрашенные ноготки, блестели оскаленные в гримасе страсти мелкие острые зубы, взлетали и опадали увенчанные коричневыми сосками груди, разрывали тишину хриплые, полные торжествующего желания крики, спешили, спешили, приближая миг окончательного слияния, торопливые секунды… А потом, как всегда, пришло забвение.

Он проснулся оттого, что кто-то с силой колотил в дверь. Девица спала сном праведницы или, возможно, раскаявшейся грешницы — во всяком случае, добудиться ее не удалось. Сантьяго завернулся в какую-то тряпку и поплелся в прихожую — открывать.

На пороге стоял Иван — бледный, осунувшийся, с каким-то огромным рюкзаком за плечами. В уголках его глаз блестели слезы.

— Господин Мондрагон, — сказал он и отвернулся. Видимо, ему не удалось совладать со слезами. — Господин Мондрагон, — повторил он, всхлипывая.

— Что же вы, господин Мондрагон…

Вид плачущего Ивана поразил Сантьяго. Он хорошо помнил, как держался мальчик во время страшного испытания, устроенного его бывшим хозяином. Сейчас же приемного сына Мондрагона просто трясло от рыданий. Минуту Сантьяго растерянно смотрел на Ивана, потом решительно схватил за плечи и затолкал в прихожую.

— Мы же уезжаем сегодня, господин Мондрагон, — говорил Иван сквозь слезы, — самолет через полтора часа, а вы неизвестно куда пропали… Как прыгнули в эту башню дурацкую, так и след ваш простыл… Полгорода обегал, пока вас нашел, и в полицию уже ходил, и в госпиталь, и друга вашего, господина Рохаса, извел совсем… А вы вот где, спите себе… Нехорошо так, господин Мондрагон…

— Чего уж хорошего, — вздохнул Сантьяго. — Ты прости, Ваня, со мной бывает…

Он вернулся в комнату и принялся искать свою одежду. Найти удалось только трусы и майку: повсюду валялись многочисленные детали эльфийского костюма, но ни брюк, ни куртки он среди них не обнаружил. Девица по-прежнему спала, и будить ее Мондрагону не хотелось.

— Я вам переодеться принес, — сказал Иван из прихожей. — Тут, в рюкзаке…

— Что бы я без тебя делал? — Сантьяго виновато потрепал его по плечу. — Русский рейнджер…

— Вы без меня всю жизнь прожили, — буркнул Иван. — Вон сколько книжек написали.

— Книжки писать не фокус. — Мондрагон натянул брюки и рубашку, похлопал по карману — идентификационная

карточка была на месте. — Мне бы, Ваня, понять, для чего их пишут…

Иван последний раз шмыгнул носом, деловито поглядел на часы.

— Час пятнадцать до рейса. Я тут с драйвером одним договорился, он внизу ждет. Должны успеть.

Они успели, хотя и в самый последний момент. Напряжение, владевшее Сантьяго после безумной утренней гонки, немного ослабило свою хватку лишь в салоне комфортабельного лайнера. Перелет из Акапулько в Хьюстон занимал полтора часа, и плотного ланча пассажирам не полагалось, но ассортимент спиртных напитков в бизнес-классе поражал воображение. Сантьяго представил себе, как проскальзывает в саднящее после вчерашних похождений горло глоток ледяной “Смирновки”, и уже собирался попросить у стюардессы бутылочку, но наткнулся на понимающий взгляд Ивана и заказал сок гуайявы.

В аэропорту Хьюстона их лайнер продержали на посадочной полосе лишних полчаса, а потом объявили, что по соображениям безопасности все пассажиры, прибывшие из Мексики, пройдут на выход через зону спецконтроля, для чего всем следует предъявить свои идентификационные карточки и приготовиться ответить на вопросы офицеров иммиграционной службы. Процедура грозила растянуться надолго, а между тем Сантьяго чувствовал себя все хуже и хуже. Соком гуайявы похмелье не лечат. В зоне спецконтроля стояли мягкие диваны, работали кондиционеры и пахло жасмином, но алкоголя здесь не продавали. За звуконепроницаемыми белыми дверями неторопливо беседовали с пассажирами; Сантьяго подсчитал среднюю скорость продвижения очереди и пришел к выводу, что, прежде чем они с Иваном успеют добраться до двери, его настигнет неминуемая смерть от абстинентного синдрома.

— Полицейское государство, — сказал он громко, — Гитлеру бы тут понравилось.

Голоса вокруг стихли как по команде. Сантьяго обвел удивленным взглядом стоявших рядом товарищей по несчастью, но пассажиры мексиканского рейса отводили глаза и старались отодвинуться как можно дальше.

— Бараны, — пробормотал Мондрагон. — Глупые белые барашки…

Краем глаза он заметил, как толстая женщина в черно-белой монашеской накидке, опасливо косясь на них с Иваном, шепчет что-то на ухо служащему аэропорта. Настучать спешит, подумал он флегматично, а впрочем, пусть ее…

— Я, пожалуй, присяду, — шепнул он мальчику и, покачиваясь, направился к ближайшему дивану. Голова у него кружилась все сильнее, тошнота становилась просто невыносимой. Вот блевану сейчас прямо на их стерильный пластик, усмехнулся про себя Мондрагон, будут знать, как мариновать людей по два часа в аэропорту…

Но посидеть ему спокойно не дали. Едва он прикрыл глаза, откинувшись на мягкий валик дивана, как кто-то встал рядом, заслонив собой яркий свет галогеновой лампы, и дотронулся до его плеча.

— Прошу прощения, сэр.

Перед ним стоял невысокий коренастый блондин с шевроном службы безопасности аэропорта. В руке он держал портативный сканер с мигающей красной лампочкой. Когда Сантьяго открыл глаза, блондин быстрым движением поднял сканер и направил его на Мондрагона.

— Вы — Сантьяго Мондрагон, писатель, — удовлетворенно констатировал он, когда лампочка замигала зеленым. — Прошу следовать за мной.

Неслышно подошедший сбоку Иван сказал хмуро:

— И куда это? Может, объясните?

— А ты, парень, Айвен Кондратьефф, приемный сын этого мистера, — спокойно продолжал блондин. — К тебе это тоже относится. Вон туда, пожалуйста.

— Как думаете, куда это нас? — шепотом спросил Иван по-русски, пока они проталкивались за блондином к двери самой дальней кабинки с надписью “Только для персонала”. Сантьяго пожал плечами.

— В комнату пыток, сынок.

“Во всяком случае, для меня любая комната, где нет спиртного, превратится в застенки гестапо, — подумал он. — Интересно, можно ли вместо звонка адвокату попросить бутылочку пива?..”