Война за "Асгард"
Шрифт:
— Почему же это невозможно, мистер Лепелетье? — спросил он вкрадчиво. — Не вы ли два месяца назад сообщали в Вашингтон, что установка готова и переход может быть осуществлен в любую минуту?
— Месье Лепелетье, с вашего позволения, — насмешливо отозвался мужчина по-французски. — И ничего подобного я в Вашингтон не сообщал.
— Это кто? — шепотом спросил Мондрагон. Дана пожала плечами.
— Первый раз слышу. Но Роберт его откуда-то знает.
— Установка действительно была готова еще несколько месяцев назад, это чистая правда, — продолжал между тем Лепелетье. — Но пока в Стене зияют бреши, по чьей-то странной прихоти названные Вратами, о переходе можно забыть.
Фробифишер повернулся к помрачневшему Гордону.
— Разве эти проходы еще не замурованы, генерал?
— Все, кроме Врат Танатоса, сэр. Работы ведутся день и ночь, завтра к полудню все должно быть готово.
— Генерал имеет в виду, что в полдень туннель зальют пенобетоном, — уточнил Лепелетье. — Но он еще должен успеть застыть. Иначе в теле Стены образуется вязкое пятно, сильно отличающееся по своим свойствам от…
— Послушайте, Анри, не забивайте Высокому представителю голову своими учеными штучками, — натянуто улыбнулся генерал. — В полдень все будет готово, сэр. Мы незамедлительно доложим об этом Совету Иерархов.
В зале воцарилось напряженное молчание, разговоры смолкли как по команде, стихло даже звяканье столовых приборов.
— Нет надобности, — возразил Фробифишер. — Совет передал мне полномочия назначить час “Ч” в зависимости от ситуации на “Асгарде”. Именно поэтому вопрос о готовности всех технических систем является для меня принципиальным.
Великолепно, подумала Дана. Мне он не сказал ничего, видимо, решил, что я уже не заслуживаю доверия. Но не мог же он получить карт-бланш от Совета уже после разговора с ибн-Сау-дом? Нет, конечно, наверняка это произошло еще ночью, на борту “Грома Господня”. И что из этого следует? Ну-ка, ну-ка, Дана, попробуй напрячься и сделать хотя бы простенькое умозаключение.. . Уже как минимум двенадцать часов босс не считает нужным информировать меня о самых важных вещах. Роберт отправил меня к Филу с сообщением о переносе Большого Хэллоуина, но ни словом не обмолвился о том, что час “Ч” теперь назначает он. Забыл? Даже не смешно. Стало быть, он сделал это специально. И просил меня проследить за реакцией Фила. Фила, который собирался лететь с нами на “Асгард”, но в последний момент получил приказ остаться на “Бакырлы” с журналистами.
Девочка моя, сказала себе Дана, если бы у тебя были мозги, ты давно сообразила бы, что это значит. Фробифишер уже давно знает — или догадывается, — что Карпентер работает на кого-то еще. А теперь еще подозревает в этом тебя. Небезосновательно, надо отдать ему должное. Прямых доказательств у него наверняка нет — в этом случае ты не попала бы на “Асгард”, — но и того, что есть, вполне достаточно, чтобы перестать тебе доверять. А еще из этого следует, что каждый твой шаг на “Асгарде” будет отслеживаться с особой тщательностью — не зря же Роберт призывал генерала Гордона утроить бдительность…
— Попробую все-таки взять у генерала текст его выступления, — сказал Сантьяго, с сожалением отставив в сторону измазанную майонезом тарелку.
— Очень живописный тип, просто украшение для моей книги.
Он одернул смокинг, извлек из кармана золотую паркеров-скую ручку и решительно направился к генералу, поглощавшему бутерброд с огурцом. Дана помедлила, ожидая, пока он достигнет намеченной цели, и, убедившись, что Гордон не собирается спасаться бегством, повернулась к Ивану.
— Может быть, объяснишь мне, что с тобой происходит? Кондратьев отвел взгляд. Дана заметила, как побелели костяшки его пальцев, сжимавших бокал с минеральной водой.
— Я надеюсь, это не из-за провала нашего плана? Согласись, что ты не смог бы пройти коридор безопасности на “Бакырлы”.
Иван презрительно сощурился.
— Там не было ничего сложного. Техника навороченная, а мозгов нет. Весь этот коридор запросто можно обойти снаружи — под колючей проволокой вокруг площадки проложены водосточные канавы. Амбал, конечно, туда не пролезет, а я легко…
— Так ты злишься, что тебя лишили развлечения? А представь, если б тебя поймали?
Кондратьев поморщился.
— При чем здесь это… Мне не нравится, как ты дразнишь Сантьяго.
Вот те на, подумала Дана, все-таки ревность. Кто бы мог подумать…
— Дразню? — непонимающе переспросила она. — Да кто тебе сказал? Мы с твоим отцом нормально общаемся.
— Не считай меня дураком, — резко ответил Иван. — Ты же видишь, что он по тебе с ума сходит. Напивался уже сколько раз. Аты все играешь с ним, играешь… Как кошка с мышью, честное слово.
— Да ты ревнуешь, — хихикнула Дана. — Глупый, у нас с твоим папочкой ничего нет и быть не может. Он вообще не в моем вкусе, если хочешь знать.
Кондратьев вдруг надвинулся на нее — чернее тучи, скрипя зубами. Дана инстинктивно отступила на шаг и наткнулась спиной на стол.
— Я знаю, — раздельно произнес он. — Именно потому и прошу тебя: прекрати его дразнить. Мне его жалко, понимаешь? Он такой… странный бывает, хуже ребенка, его развести можно на раз-два-три. Вот ты ему улыбнулась, слово ласковое шепнула — и все, он уже готов. А потом у тебя настроение сменилось, ты уже и думать забыла, а он ведь по-прежнему будет считать, что у вас с ним любовь, не поймет, в чем дело, и страдать станет оттого. Понимаешь меня, Дана?
— Вот ты какой, Ваня, — задумчиво сказала Янечкова. — Все видишь, все замечаешь. А с виду лопушок лопушком, прости, пожалуйста. Ладно, Ванюш, договорились. Не буду я твоего папочку больше смущать. Но ты понимаешь ведь, какая штука — он же сам мне проходу не дает. Он у тебя еще тот Казакова. А девушке с такими поклонниками знаешь как трудно справиться? И обидеть боязно, и воли давать нельзя. Так что зря ты думаешь, будто я специально его извожу — это у меня такая защитная реакция, Ваня.
Иван слегка расслабился. Отхлебнул своей минералки.
— Хорошая здесь водичка, — сказал он невпопад. — У нас тоже скважина есть в деревне… артезиан… но эта все же лучше.
Дана улыбнулась и, взяв Ивана за руку, подтащила его к накрытому столу. Схватила чистую тарелку и положила на нее несколько ломтей красной рыбы, по ложке каждого из десятка оказавшихся в зоне досягаемости салатов и изящную, начиненную нежнейшей ореховой пастой трубочку из тонкой ветчины.
— Ешь немедленно, а то одну воду только и хлещешь! Ешь, ешь, сейчас фуршет уже закончится, а ты так голодным и останешься.