Война за мир
Шрифт:
Еще совсем недавно Всеволоду казалось, что эта опека с непрерывными притчами и поучениями была очень душной. Но, памятуя о судьбе старших братьев, он держался и старался внимать словам. Он ведь в тот день был в кабинете отца и видел трупы и кровь, что залила весь паркет. Он тогда залип на лице любовницы Ярослава. Всеволод привык к ее вызывающему, заносчивому поведению, к ее постоянным оскорблениям и шпилькам. А тут она лежала на полу, в луже собственной крови, с перекошенным ужасом и болью лицом. Мертвым. Уже мертвым. И это было страшно. Да, потом он узнал, что с ней еще хорошо обошлись. Но эмоции то никуда не делись. Он еще долго закрывал глаза и вспоминал лицо этой мерзавки. И ту лужа крови
Психологическая травма осталась с ним навсегда.
Не то, чтобы сильно плохая. Нет. Он стал просто крайне подозрителен ко всем вокруг. И не верил никому, порой даже себе. Отцу — верил. Но только ему, да и то — сдержанно. Не то из-за страха, не из-за понимания того, в какой кошмар его братьев втянула лесть и ложь, и чем бы это все закончилось, завершись задуманное ими успехом. Поэтому, даже через раздражение и «не хочу», он старался внимать его словам и пытаться их осознать, обдумать.
И вот его не стало.
Нет, конечно, он был жив и в сознании. Но он не спешил по своему обыкновению все возглавить. Лежал в госпитале и просто наблюдал, проводя своеобразный экзамен для сына. Экзамен на профпригодность. Это Всеволод понял без лишних подсказок сразу. Слишком хорошо он знал отца. От чего нервничал сильнее обычного, переживая — справится ли он?
Постучали.
Всеволод замер и словно опытный допплер[1] поменял лицо, преобразившись буквально за пару секунд. Раз. И вместо встревоженного и до крайности растерянного молодого мужчины появился Император. Молодой. Да. Но абсолютно уверенный в себе и своих словах. Его дыхание успокоилось, а взгляд сделался холодным и очень цепким, казалось замечающим каждую деталь и видящий своих собеседников насквозь.
Софья, единственный человек, при котором Всеволод мог позволить себе быть собой, аж крякнула, в очередной раз подивившись этому преображению. Щелчок пальцами и все — другой человек. До ужаса похожий на старого Николая… на отца…
— Ваше Императорское Величество, — произнес секретарь отца, вошедший в комнату после дозволения. — Срочная новость.
— Что-то на фронте?
— Нет. В столице. Комендант острова докладывает о концентрации неопознанных людей недалеко от Адмиралтейства. Вооруженных.
— Но мосты ведь разведены.
— Так и есть. Но остается еще тоннель метрополитена…
Всеволод замер.
Он хорошо умер держать маску спокойствия и величия, скрывая от окружающих под ней свои мысли. Новость его не порадовала, мягко говоря. Скорее шокировала. Подозрительность, выкованная событиями 1914 года, удерживала Всеволода от опрометчивых поступков. Мало ли это все провокация? Или, может быть отец вновь его проверяет?
После завершения Западной войны Николай Александрович с каким-то удивительным рвением и размахом занялся строительством новой резиденции. Что стало определяющим в судьбе Васильевского острова. Инженер Эйфель, фактически выкупленный Николаем Александровичем из-под тяжелого судебного разбирательства принял подданство России и до самой своей смерти отрабатывал должок. Для Санкт-Петербурга ключевым стал его проект Дамбы, то есть, комплекс гидротехнических сооружений, протянувшихся поперек Финского залива через остров Котлин. Этот проект был в полной мере реализован в самые сжатые сроки и прекрасно защищал город от наводнений[2]. Для Санкт-Петербурга и его жителей он был очень важен. Для Империи же был куда более значим последний его проект — Северный Акрополь.
С 1915 года Император в кратчайшие сроки реализовал, по сути, идею Петра Великого, превратив Васильевский остров в правительственный квартал. С него были убраны все предприятия и жилые здания, все… вообще все… Пощадили только такие объекты как Кунсткамеру, Биржу, дворец Меньшикова и прочие знаковые постройки. Да и то — их аккуратно разобрали и собрали на новом месте, украсив ими Выборгскую сторону невского берега Васильевской стрелки. Балтийский завод тоже переехал. Гражданской частью влившись в выкупленный в 1906 году Путиловский завод, ставший к этому времени настоящим монстром, а военной — в Выборг, через что завершилось строительство полноценного режимного закрытого военно-стратегического объекта там. И вот этот очищенный от всего лишнего остров начали ударно перестраивать.
Со стороны стрелки возводилось монументальное сооружение — Гнездо Грифона — новая резиденция Императора. Центральной частью композиции была ступенчатая башня дабы распределить нагрузку как можно равномернее на пусть и укрепленный заливными сваями, но все же достаточно слабый грунт. При этом каждый ярус башни обладал просторными прогулочными террасами, нарастая над ними с каждым шагом всего на от двух до четырех этажей. Чем выше, тем сильнее устремлялась в небо эта конструкция. От этой «вавилонской башни», как ее окрестили журналисты, расходились нисходящие крылья, формирующие просторный, ОЧЕНЬ просторный внутренний двор с большой входной аркой. В сторону же стрелки уходил «утес» — выступ, который Николай «слизал» с проекта Минас Тирита в его экранизации Питера Джексона. Вся эта массивная конструкция «Гнезда Грифона» была облицована белоснежным мрамором и выглядела очень эффектно. Особенно с золоченым шпилем, уходящим по петровской традиции куда-то в небеса, и довольно многочисленными окнами, сверкающими в солнечных лучах.
Кроме Императорской резиденции на Васильевском острове был возведен целый Акрополь из зданий министерств, Сената, Главного штаба и прочих важнейших государственных объектов. Все они были выстроены в едином архитектурном стиле, производном от ампира, обильного сдобренном склонностью к элементам вот такого вот фэнтези или мифологического заимствования. Тот же Имперский университет, стоящий на месте бывшего Балтийского завода, располагался в здании, напоминающем какой-то массивный сказочный замок в окружении старательно выращиваемого Ботанического лес с массой всего красивого и декоративного. Причем от моря все это было отгорожено валом, имитирующим какое-то древнее укрепление с прогулочной зоной сверху.
Конечно, полностью отстроить столь значимый и монументальный комплекс за какие-то десять лет не удалось. Тем более, что и Эйфель умер пару лет назад, что замедлило все работы. Однако денег Император не жалел и лично присматривал за стройкой, не давая ей буксовать. Так что кое-какие объекты, вроде Гнезда Грифона удалось к 1925 году уже полностью сдать без всяких оговорок. Да и по остальным объектам срок сдачи не превышал трех-четырех лет. Исключая, пожалуй, Ботанический лес, куда пытались пересаживаться древние деревья, свозимые сюда на дирижаблях со всей округи. Получалось не очень, но Император не оставлял надежд создать искусственный «Сказочный лес». Одна беда — понять, сколько лет займет сооружение этой потехи было ровным счетом невозможно.
Чтобы обеспечить доступ ко всем этим зданиям к Васильевскому острову вели не только разводные мосты, но и две ветки метрополитена. По ним-то по утрам и прибывали служащие да студенты. На ночь же мосты разводились, а метрополитен прекращал движение, закрывая станции для пущей безопасности этого считай правительственного квартала. И вот по одной из этих веток и хотели пройти непонятные люди…
Всеволод, чуть помедлив, проследовал за секретарем в главный узел безопасности Гнезда Грифона. Там уже собрались все, кто должен был по такому случаю прибыть.