Война
Шрифт:
Имя Робин Гуда в юбке звучало как АлЕнка, без «ё», каковое «ё» неизбежно вызвало бы у меня определенные ассоциации…
Кот, соблюдая золотую середину, сел между мной и Великой Матерью, никому не выказывая явного предпочтения. Умен был, сукин сын, дипломатичен.
Гонец перевел дух, закончил спешно:
— Сей произвол чинит она пока на землях гнусного союза Равных Владетелей, который объявили Мортур Сегвен и Дельбадо Роурих… Говорят, войско ее множится, крестьяне бегут под ее руку, ибо графы слишком лютуют, да и Эльфийская тоска наползает на поля… Надо бы изловить презренную Аленку,
Ну да, конечно, как будто это отменит смерть Роуриха-старшего и отца этой самой Аленки. Мортур Сегвен спровоцировал ее на преступление. Вот что случается, когда государство пренебрегает защитой своих граждан… А своя чаша терпения есть даже у святых.
— И еще, — произнес секретарь, и голос его дрогнул, — союз начал чеканить собственную монету, презрев клятву верности короне! Они чинят неслыханное святотатство: золото и серебро Санкструма переплавляют для чеканки!
Я скрипнул зубами. Прямо как при сегунате в Японии, когда каждый сегун гнул свою линию… Нет, надо это дело прекращать. И с этой робингудшей следует вести осторожную игру. Пока она шалит на землях союза Равных Владетелей — она мне полезна, ибо с Роурихом и Сегвеном, как видно, теперь не удастся договориться. Главное, чтобы пламя крестьянского восстания не перехлестнуло границы их владений… Хотя… Крестьянская армия может быть мне полезна. Главное — договориться с Аленкой.
Если я умело сдержу первый удар врага, мятежные аристократы задумаются. Я заслужу их уважение. Затем, действуя последовательно и осторожно, используя Аленку как рычаг, я сумею принудить их не просто к миру, но, возможно, и к союзу, а потом приберу их вотчины к рукам.
Главное сдержать первый удар.
И договориться с этой самой Аленкой.
На стенах ледника тлели небольшие лампадки. Окон не было. Следом за Ричентером и тремя Алыми вошли мы с матерью Игрем. Кот остановился на пороге, принюхался, и вдруг вздыбил шерсть, зашипел. В полутьме его глаза полыхнули яростью.
Мать Игрем наклонилась, безошибочно нашла холку Шурика и возложила на нее заскорузлую ладонь.
— Ш-ш-ш… Ш-ш-ш… Усатый властелин… Да, здесь твой древний враг. Помоги нам, усатый властелин, помоги нам… Ш-ш-ш… Ш-ш-ш… Помоги нам! Помоги!
То ли ее увещевания и впрямь подействовали, то ли она загипнотизировала малута, но усатый властелин опустил шерсть, и нехотя, зябко поджимая лапы, то и дело недовольно поглядывая на меня, начал спускаться по холодной каменной лестнице.
Приземистый подвал был заполнен прямоугольными и квадратными глыбами льда, прикрытыми почерневшей соломой и дерном с давно пожухлой травой. Между глыбами и на них лежали корзины с припасами, стояли какие-то сундуки, ящики, кувшины, разнообразные бутылки. У кирпичной стены под лампадой на одной из глыб, сливаясь с полумраком, лежало на спине тело Хвата. Цепи с него сняли. Держать покойника в погребе с припасами — по средневековым меркам считалось нормальным.
Ветер студеным языком лизнул лицо; отдушины в потолке не давали воздуху застояться.
Хват был в том же черном, рваном трико — похожий сейчас на ребенка. Глаза прикрыты. Лицо — белое, с заострившимся
— Охолодел, но еще без пятен, — гулко проговорил какой-то Алый. — Прохладно здесь, да и помер недавно совсем, но уже закоченел, конечно, бревно-бревном. Ежели вот скажем его в гроб класть, так с силой сгибать придется, конечно.
— Ворволака решила поиграть, — обронила мать Игрем. И снова — нутряной кашель, похожий на клекот орла или грифа. — Шалун дерзкий!
Постукивая клюкой, верховная ведьма уверенно, не спрашивая направления, приблизилась к эльфу и ощупала тело, затем возложила ладонь на его лоб. По морщинистому лицу скользнула пугающая усмешка.
— Архканцлер! Я говорила тебе, что не творю чудес? Верь мне: и сейчас чудес не будет.
Я вздохнул тяжело. И так ясно: Хват мертв. Смог каким-то образом остановить свое подлое сердце.
— Есть ли какая-то надежда…
— Держите его! — строгим голосом велела мать Игрем. — Держите его четверо, он очень силен! Немного магии, архканцлер! Немного магии и сил разума!
Алые послушались, не дожидаясь моего приказа. Мать Игрем встала с правого бока Хвата, костлявыми пальцами сдавила ему виски, закрыв ладонью его глаза и нос, что-то забормотала. Я поместился в стороне, подпер кирпичную стену, так, чтобы видеть застывшую маску лица ворволаки.
Кот ткнулся мне в ноги, мявкнул рассерженно.
Великая Мать что-то нашептывала. Я не мог разобрать ни слова и от этого злился. Привык контролировать окружающее пространство с некоторых пор, а тут меня оттерли в сторонку.
В мое сердце начали втыкаться крохотные булавки — магия пошла в ход! Малут выгнул спину, по хребту длинная шерсть вздыбилась, в полумраке даже показалось, превратилась в иголки.
Великая Мать вскрикнула повелительно — и я снова не разобрал, что. Возможно, это был тот самый эльфийский язык, ибо ведьмы, как узнал, подпитывали свои умения от Леса. Хм, не за это ли ведьмовской ковен подвергли обструкции и впоследствии запретили? Якшаться с ядовитым Лесом небезопасно!
Мать Игрем рывком отняла руку от лица покойника.
Хват лежал недвижимо.
Я подумал, что она начнет хлестанет его по бледным впалым щекам, но грудь эльфа вдруг выгнулась, конечности содрогнулись, да так сильно, что четверю дюжих солдат едва его удержали. Я рывком придвинулся: Хват с клокочущим хрипом втянул воздух, веки дрогнули, распахнулись, начали бессмысленно вращаться желтые глаза.
Кот протиснулся между мной и Алым, что-то рыкнул.
Великая Мать взглянула на меня с другой стороны ледяной глыбы.
— Хитрец погрузил себя в забытье, почти неотличимое от смерти, дыхание его и сердце стали неслышны простому уху, кровь почти остановилась. Лишь тонкая нить держала его над пропастью небытия…
Хват обронил горсть хриплых, невразумительных, злобных слов, завертел головой, посматривая то на меня, то на ведьму. Взгляд вдруг остановился на мне, глаза расширились, ярая злоба проступила, резанула по мне невидимой бритвой.
Малут зашипел, едва сдерживался, чтобы не прыгнуть на Хвата.