Война
Шрифт:
Но он не упомянул о той зимней погоне, если и впрямь знал об участии молодой женщины:
— Я бы сказал, что вся Хинаи моя, но границы придумали люди. Земле все равно, как ее называют. Все же, чем дальше я от родных гор, тем меньше у меня сил. Жить в человеческом обличье… например, у моря я не смогу. Буду летать черной птицей — и превращаться только чтобы убивать.
За его плечом на стене висела картина — лодочка на волне. Вспомнила: он любил море. Но там свой свет и своя тьма; может быть, далекие
Пока говорил, присматривалась, позабыв про собственные ощущения от его нынешней близости. Выглядел он… неожиданно. И одежда тут ни при чем. Всяким видела Энори, и безупречно-изысканным, и в небрежно-домашнем виде, но впервые таким, словно вовсе не знает, каким ему быть. Если прежнее можно было сравнить с прихотливой мелодией, то сейчас он будто не решил, что же играть — более того, даже не мог понять, за какой инструмент взяться. Так бывает, когда людям сильно не по себе, но они не желают этого показать… и не получается.
Полно, уж он-то прикинется кем угодно.
— А у вас тут весело, хоть и война, и смерти, — сказал он, и пояснил, заметив ее удивление: — Я говорю о союзе Домов Нара и Аэмара. Хоть на этот раз бедняге удалось заполучить невесту. Поэтому так и торопился со свадьбой? Но его, я слышал, сразу услали из города… ладно хоть пару ночей успел провести с женой.
Молодая женщина похолодела. Сейчас не смогла бы отшатнуться, захоти он ее обнять, а не только мимолетно коснуться. Тишина повисла, гнетущая и ледяная. Энори нарушил ее:
— Не молчи. Как же долг хозяйки?
— Как ты поступишь с… с ними?
Если он скажет прямо, это будет правдой…
— Мне все равно, — сказал он. — Сейчас не до них. Да и после.
— Но ты… так хотел зла семье Нара… И девушку когда-то обещали тебе.
— И что мне с ней делать сейчас? Пусть эта серая мышка живет, как хочет, она была полезна когда-то. А Рииши… он поступил умно, теперь его бывшие враги на какое-то время станут союзниками. Неглупые люди всегда были мне интересны. В нем я ошибся — правильность не отменяет умения думать. А может, просто жизнь научила…
Он сейчас говорил чуть протяжно, будто лениво, опустив ресницы, и Лайэнэ много бы дала, чтобы узнать, прячут они холод или огонь. Или же пустоту — может ему и вправду уже безразлично.
Это, но не другое.
И… прямо он не ответил. Значит, и эти двое в опасности.
На воротнике Энори что-то блеснуло; Лайэнэ заметила серебряную застежку. Даже сейчас не мог себе изменить, хотя для его простой одежды больше подошла бы медь или бронза. А вот форма была не из тех, что любил, да и скорее женская — круглый цветок. Вспомнила, как похожей давно, в юности сильно наколола себе палец и неделю не могла играть. Небо, какая чушь лезет в голову, хотя рядом такое… существо.
Но, раз вспомнила про игру… какую он затеял на сей раз? Лицо его меняется с каждым мигом — будто бросает то в жар, то в холод; только ведь он пришел с какой-то целью! Неужто просто ради нее?
Слишком самонадеянно думать так.
Или все же? Не хочет оставлять ей иллюзию, что ему можно отказать, и это будет покорно принято? Но он не пытается хоть как-то намекнуть на желание близости, если не считать того жеста с рукой…
— Зачем ты пришел? — повторила настойчиво.
В конце концов, порой прямые вопросы — самые лучшие.
— Тебе будет легче, если я уйду? Но тогда ведь начнешь метаться, гадать, не затеял ли я какую-нибудь очередную гадость бедным людям, — засмеялся гость.
Вот и весь толк от прямых вопросов.
— А ведь пока меня любили, вам жилось хорошо, — сказал Энори неожиданно резко, будто колючий ветер ворвался в приоткрытое окно, совсем распахнув ставни.
— Это не так даже со мной. Что говорить о тех, кто, по несчастью, был близок перешедшим тебе дорогу…
— Ты не знаешь, о чем говоришь.
— Уж я-то знаю лучше других. Но я не удивлена — так многие поступают, тут ты совсем человек. И с женщинами… пока они угождают, ими довольны.
— Если бы ты в свое время не полезла, куда не надо…
— …ты бы здесь не сидел, верно? Покорив очередную красотку, можно заняться следующей…
— Не ревнуй, мне не интересны такие победы. И то, чего обычно хотят от красоток. Пусть я и совсем не то же, что трава, вода, ветер, у меня больше общего с ними, чем с людьми.
Лайэнэ коротко вздохнула, самую малость чувствуя себя в очередной раз обманутой: не поняла, не догадалась.
— Просто представь, что я — волна или ветер, или огонь. Вода так же обнимет твое тело. Огонь так же не оставит тебя равнодушной. Но им… нет дела до страстей человеческих.
— Если огонь охватит все существо, человек погибнет, — тихо сказала хозяйка дома.
Энори только плечами пожал.
— Сжигаете себя вы, без нашей помощи. За этим порой интересно смотреть. Нам бы такое в голову не пришло.
— Нам? Ты знаешь много себе подобных?
— Иногда я встречал их следы. Давние… Но свежих мне и не надо.
— Других таких сейчас в провинции нет?
— Таких — нет, — он рассмеялся, откидывая со лба упавшие волосы. — Но, как бы сказали вы, есть мои братья и сестры… ищите. Если вам мало войны.
Лайэнэ слушала, и картины возникали в ее голове: недобрая, пульсирующая сила, похожая на звезду, чужая всему, болезненное порождение мира. Через этот злой сгусток проходил дождь, сквозил ветер, травы стонали испуганно, но росли там, где он был — а черная звезда то замирала, то принималась двигаться, и непонятно, по каким законам она избирала путь.