Война

9 с половиной лет назад.

— Орехи поспели, — сказала старая Киин, вытирая мокрые руки о юбку. — Пора собирать.

Муж ее, Сахи, хранитель моста, кивнул, сидя на пороге дома. Смотрел на закат — розово-оранжевое сияние разливалось по небу, меж кленовых листьев просвечивало, а сами листья делало черными. Орехи — это прекрасно, значит, будут паста и масло. Значит, вскоре можно полакомиться жареной рыбой в ореховом соусе.

— Подумай, кому на деревья лезть, — продолжила Киин, — Опять все,

— Мальчишек с той стороны позову, — откликнулся муж, почесывая седой висок.

— Они только все разворуют…

— Пусть, — Сахи зевнул. — Нам много не надо.

Хрустнула ветка. Старики обернулись — увидели мальчика, весен десяти-двенадцати. Близко он подошел, со стороны леса — и тихо-тихо. А сейчас будто нарочно на сухой сучок наступил, чтобы заметили.

Стоял, светлым силуэтом среди черных стволов, и за спиной закатное пламя плясало. В штанах был и рубахе из небеленого льна, из какого погребальную одежду шьют. Только покрой — как у живых, и сшито, видно, на скорую руку, неумело — тут топорщится, там поджимает.

Муж и жена за амулеты схватились невольно — да страх прошел сам собой. Что, в самом деле… мальчик, похоже, пуще того боится. И стоит на земле твердо, траву приминая — не как призраки. Мальчик, простой человек — может, заплутал в лесу.

Незнакомый, в соседней деревне таких нет. Волосы длинные на лицо падают, взгляд из-под них быстрый, диковатый. А сам все молчит. Подошла к нему Киин — молчит, и вот-вот стрекача задаст. За руку взяла — вздрогнул, а кожа, как лед.

— Кто ты? — спросил старик. Мальчишка только мотнул головой, да воздух втянул.

— Ты немой? — Киин вступила.

И снова он головой помотал:

— Я… говорю.

— Как звать-то тебя? Ты откуда? — ласково спрашивали, только он не ответил. Шагнул к дому, к открытой двери — и остановился.

Киин с мужем позвали его за собой — заходи, гостем будь! — да про собственные вопросы ненароком и позабыли, будто неважен ответ.

К огню подвели, погреться — впился зрачками в языки пламени, потянулся, будто к душе собственной. И не отходил от очага, на голос не откликался.

Киин ему поесть собрала — так пришлось за плечо потрясти, только тогда обернулся. Смотрит из-под тяжелых прядей, а лицо загаром не тронутое.

Ладонью над миской похлебки провел, будто не знал, что с такой пищей делать. И отстранился.

— Ты ешь, ешь, — ласково произнесла Киин.

А он будто не слышал, все на огонь поглядывал. Потом встал, обошел комнату немудреную — очаг, стол, скамья; в стене, что дальше от входа, ниша, одеялом завешенная. Глиняный пол, на окне деревянный ставень, потемневший от времени, рассохшийся. Бедное жилье, смотреть не на что. А какому быть у хранителя полузабытого мостика, гордо мостом именуемого? Давно все в обход ездят; дорога недалеко, да сюда гости редко сворачивают.

Обошел мальчик комнату, вышел наружу.

— Похлебка ж остынет, — заикнулась было Киин, но последовала за ним, не остановила. Там, за порогом, уже поблескивали крохотные огоньки, мерцали в траве, поднимались на ветки. Не то светляки, не то безобидная мелочь бесплотная. А чудо лесное замерло, глядя на дверной косяк, на прибитую к нему кедровую фигурку-шеа, защиту от злых сил. Протянул руку, пальцем повел над ней, не решился тронуть.

Обернулся на женщину, удивленно, как ей почудилось.

— Это зачем? — спросил.

— Чтобы духи недобрые в дом не зашли и к дому не подступили, — объяснила она.

— А как же… — начал мальчик, и замолчал. Поглядел на небо темнеющее — одна багрово-рыжая полоса осталась, гас костер западный.

И, будто в холодную воду нырнул, на полувздохе, более не оборачиваясь, вновь зашел в хижину.

Ночью старики проснулись от холода. Вроде друг к другу прижавшись лежали, вроде еще грела кровь, и на дворе была отнюдь не зима — а продрогли до самых костей. И жуть заструилась по полу дымкой туманной, почти различимая взором.

— Что за дела, — прошептал Сахи, натянул одеяло на себя и жену, потом о госте вечернем вспомнил: тут, неподалеку ему ложе устроили… Только больше ничего не успел подумать.

Пение за стенами послышалось — без слов, и будто без голоса, так, воздух звенел, ветви гудели, слаженно, то выше, то ниже, успокаивая, нагоняя сон.

И страх прошел, и заснули оба.

— Это нам подарок Заступницы, внуком будет, — сказала поутру Киин, глядя, как вчерашний гость пытается сладить с волосами с помощью подаренного ею шнурка. Тяжелая смоляная масса все время выскальзывала, и узлы вязать мальчик, похоже, не умел.

Сахи кивнул согласно. Отвел мальчишку к ручью, учил силки на рыбу ставить. И снова позабыл спросить, откуда тот взялся и как имя его.

Глава 1

— Мне тут не нравится; словно болотная травка повсюду — зеленая, яркая, а под ней топь, — голос Ариму звучал хрипловато, доверенный слуга простыл по дороге.

— Что делать, Хиноку Майя всегда был человеком двуличным, — Кэраи рассеянно отвечал, а сам, не отрываясь, смотрел в окно, приоткрыв затянутую шелком створку. На втором этаже комната, непривычно: так жил только в гостиницах, да первые пару лет в Столице, бок о бок с другими молодыми чиновниками. А сейчас рядом — только верный Ариму, остальные слуги в соседнем крыле. Светлейший господин Майя придумал десяток причин, почему удобней именно так, и Кэраи не стал спорить. Все равно за жизнь тут опасаться не приходилось. Пока.

Из окна был виден заснеженный сад, не такой, как дома. Много-много плакучих ив, больше похоже на рощицу у протоки. Ивы навевали тоску, ей было трудно не поддаваться. В это дерево, говорят, часто вселяются души погибших красавиц… и, хотя оно бесспорно красиво, но в таком количестве-то зачем?

А между стволами — причудливо расставленные большие камни разных оттенков. Как есть кладбище…

— Долго вы будете ждать ответ? — спросил Ариму. Кэраи вздрогнул — задумался.

— Я каждый день наблюдаю за лицом этого лиса в человеческом облике. Пока он еще и вправду не определился. Мне нет смысла сейчас уезжать.