Война

Таласса Лора

Крепче сжимая оружие, я решительно покидаю поляну, прокладывая путь сквозь толпу. В любой момент ожидаю нападения, но никто даже не пытается остановить меня. Я не успеваю уйти далеко, какая-то женщина хватает меня за локоть.

– Сюда, – говорит она, тянет за собой в лабиринт палаток. Это миниатюрная женщина с седеющими волосами, загорелой кожей и оливково-зелеными глазами. Смотрю на нее сверху вниз:

– Что вы делаете?

– Провожаю тебя к новому дому, – отвечает она, не сбавляя шага. – Я – Тамара.

– Я

не собираюсь здесь оставаться.

– Знаешь, – вздыхает она, – большинство из тех, кого я здесь встречала, отвечали так же. Я устала говорить жестокую правду.

– И какую же? – спрашиваю, пробираясь следом за ней среди палаток.

– Любого, кто уйдет, ждет смерть.

Тамара ведет меня к запыленной палатке, как две капли похожей на остальные.

– Вот мы и на месте, – сообщает Тамара, кивая на нее. – Вот твой новый дом… погоди. – Она окликает другую женщину, которая стоит через четыре палатки от нас. – Эй, это же одна из свободных, да?

Та кивает в ответ, а Тамара снова поворачивается ко мне:

– Теперь ты будешь тут жить.

– Я ведь уже сказала, что не собираюсь здесь оставаться.

– Ну все, все, – отмахивается она от меня. – У тебя был трудный день. Завтра будет лучше.

Я вовремя прикусываю язык, чтобы не ляпнуть лишнего. Не стоит рассказывать о моих планах. Женщина откидывает полог палатки и жестом приглашает войти. Я неохотно соглашаюсь.

Палатка маленькая, места едва хватает для старого тюфяка, занимающего всю длину. В одном углу я вижу потрепанную книгу и турецкий кофейный сервиз. В другом – расческу и какие-то украшения.

– А что случилось с тем, кто жил тут до меня? – спрашиваю я.

Тамара пожимает плечами:

– Однажды утром она оседлала лошадь и уехала… но так и не вернулась.

– Но так и не вернулась, – повторяю я за ней.

Мой взгляд вновь скользит по скудной обстановке. Кем бы ни была та женщина, она никогда больше не откроет эту книгу. Не уснет на этом тюфяке, не наденет украшения, не выпьет кофе из фарфоровой чашечки.

– Здесь не все вещи принадлежали ей, – замечает Тамара, проследив за моим взглядом. – Кое-что осталось от тех, кто жил тут раньше.

Если она думает, что это успокоит меня, то ошибается. Итак, мне в наследство достались вещи погибших людей. А когда умру я, и мои жалкие пожитки достанутся кому-то еще. Если я, конечно, останусь здесь. Но этому не бывать.

Любого, кто уйдет, ждет смерть.

При одной мысли об этом к горлу вновь подкатывает тошнота. Дело в том, что умирать мне совсем не хочется. Я по-прежнему намерена выяснить, как отсюда сбежать, но это произойдет явно не сейчас. Я вновь осматриваю скудную обстановку. Что ж, на ближайшее время это будет мой дом.

– Что ты умеешь делать? – поворачивается ко мне Тамара. Я хмурюсь, и она добавляет: – Может, умеешь сражаться, готовить, шить?..

– Я

делаю луки и стрелы… вернее, делала.

– Замечательно! – радостно восклицает женщина. – Мастера нам всегда нужны. Попрошу начальство учесть это, когда будут распределять обязанности.

– Обязанности? – я поднимаю брови.

Наш разговор прерывают несколько женщин, они принесли огромный таз воды.

– Отнесите это в палатку, – обращается она к женщинам, и те уверенно входят в мой новый дом. Затем она поворачивается ко мне: – Вымойся. Мы вернемся через четверть часа с едой и одеждой.

Не успеваю я и слово сказать в ответ, а Тамары и других женщин уже и след простыл. Видимо, отправились размещать остальных новичков. Я снова поворачиваюсь к палатке. Медлю, делаю глубокий вдох и захожу внутрь.

Прикусив губу, смотрю на воду, в которой предстоит мыться. Она красновато-коричневая, мутная. Рядом с тазом кто-то из женщин оставил полотенце и влажный кусок мыла. Рискну ли я ступить в эту воду? Что-то не хочется. Конечно, во всем этом для меня нет ничего нового. В наши дни воду приходится таскать самим. Использовать ее повторно – дело житейское. Просто обычно она не такая грязная…

Но затем я чувствую, что кровь, пропитавшая джинсы, начинает подсыхать. Ткань липнет к коже, и этого достаточно, чтобы загнать меня в мерзкую мутную воду. Быстро моюсь и вытираюсь. Заворачиваюсь в полотенце и пытаюсь смыть кровь с одежды. Но такие пятна никогда не исчезают бесследно…

Через некоторое время в палатку, откинув полог, входят Тамара и ее спутницы. В руках у них одежда и тарелка с едой. При виде пищи желудок ноет. Я почти сутки не ела, но до сих пор была слишком напряжена, чтобы чувствовать голод. Теперь, когда напряжение прошло, он нападает на меня с утроенной силой.

Тамара бросает на меня быстрый взгляд.

– Здесь одежда и обувь, – говорит она.

Это легкий наряд и пара сандалий. Юбка и топ из тончайшей ткани – черной с золотом, легкой и полупрозрачной. Я поправляю полотенце. Ужасно хочется переодеться в чистое, но я не горю желанием разгуливать по лагерю в этом просвечивающем безобразии.

– М-м… – Как бы спросить, чтобы не показаться стервой? – А есть что-нибудь более закрытое?

Тамара хмурится, она явно недовольна, что ее помощь не оценили.

– Всадник любит, чтобы его женщины были одеты нарядно, – заявляет она.

Всадник? Его женщины?

– Я не его женщина, – протестую я.

Ты моя жена.

Тамара впервые упомянула Всадника при мне. Стараюсь не думать о том, что она только что подтвердила: Война действительно Всадник Апокалипсиса, и сосредотачиваюсь на другом: Тамара наряжает меня для Всадника.

– Лучше быть его женщиной, чем чьей-либо еще, – говорит одна из ее спутниц. Остальные согласно бормочут в ответ.