Войны и кампании Фридриха Великого
Шрифт:
Русские казаки на марше.
Такая постановка цели кампании была типичной для европейских стратегических взглядов рассматриваемого времени. Это проявилось в том, что сформированные в западных областях России пополнения были организованы в отдельную группу (Обсервационный корпус), который двигался из района формирования с отставанием от главных сил армии (зимние квартиры которой были на Нижней Висле). Создавшееся таким образом разделение сил на две группы наталкивало Конференцию и командующего
Что же произошло в конце концов? Только 15 августа главные силы русской армии подошли и начали действия против Кюстрина (а выступили с зимних квартир в конце мая по ст. ст.). В это время Фридрих II уже двигался с группой своих войск из Силезии в район Кюстрина, где присоединил к себе войска, действовавшие здесь против русских ранее, и решил, перейдя через Одер, атаковать русских на восточном берегу этой реки.
13 августа Фермор ввел свое 80-тысячное войско в Неймарк и в Померанию. Наконец-то укомплектованный людьми и артиллерией Обсервационный корпус двинулся с большим опозданием из района своего формирования (западные области России) к главным силам.
Наступление началось еще в начале лета, но все это время продвигалось малыми темпами вдоль морского побережья. Здесь началась одна из самых мрачных эпопей в истории русской армии — пока Фермор находился в Пруссии, он был ограничен высочайшими повелениями, которые прежде всего предписывали ему и войску «благочиние, порядок и человеколюбие». Но дальнейшие военные операции были предоставлены его произволу. Потому, при вступлении наших войск в Бранденбургскую Марку и Померанию, след их был ознаменован страшными опустошениями (интересна разница в подходе генералов Елизаветы Петровны: Кенигсберг и Восточную Пруссию планировалось включить в состав России — к их населению употреблялось «благочиние». С жителями же бранденбургских провинций можно было не церемониться, результат чему ясно виден). «Вопль несчастного народа долетел, наконец, до ушей Фридриха и заставил его поспешить на помощь».
13 июля армия числом до 55 тысяч человек вышла в поход к Франкфурту. Однако темп движения вскоре упал до критической точки. Незнание местности, полное расстройство на марше шуваловского Обсервационного корпуса, нехватка продовольствия и постоянные указания Конференции привели к бессмысленной трате времени, продолжительным остановкам и контрмаршам. В этот период хорошо действовал только конный отряд Румянцева (около 4000 человек), который прикрывал правый фланг армии, вел разведку и собирал контрибуцию с местного населения (о характере «контрибуции» я уже говорил выше). Кроме того, население Померании, вдосталь вкусившее прелестей русского «освобождения», стало собираться в многочисленные партизанские отряды, серьезно трепавшие тылы русских. Борьбой с ними также занялись кавалеристы Румянцева вместе с казаками и калмыками.
Еще до прибытия русских шведы сделали высадку в Померанию. Отдельный прусский корпус, который в прошлом году действовал против них под начальством Левальда, был теперь поручен генералу Дона. Новый военачальник успел оттеснить шведов до самых пределов Померании и блокировал Штральзунд. Русский военный совет тоже постановил «не ввязываться в бой» против Доны, который имел только 20 тысяч человек, но сумел перекрыть русским дорогу на Франкфурт. Поэтому Фермор изменил направление движения и пошел на Кюстрин для установления контакта со шведами.
14 августа он подошел к крепости Кюстрин, которая заключала в себе главные запасные магазины пруссаков и была драгоценна Фридриху по его юношеским воспоминаниям. Дона, уведомленный о приближении русских, поспешил на помощь к Кюстрину. С большим трудом навел он мост через Одер
Главнокомандующий тотчас отрядил Чугуевский казачий полк ударить в левый фланг прусским гусарам, а сам с двадцатью ротами гренадер и с артиллерией по берету Варты пошел на главную неприятельскую батарею. «Неприятель, — говорил он в своей реляции, — увидя толикую храбрость и мужество и сильное из „единорогов“ действо, в конфузию пришел и скоропостижно оставил свою батарею и лагерь на дискрецию, в город побежал, а гренадеры тотчас форштат заняли».
После этого Фермор приказал бомбардировать город и, как сам говорил, «благословением Божьим такой успех возымел, что от четвертой бомбы в городе пожар учинился, который бросанием других бомб и каленых ядер в четверть часа так распространился, что от великого жару и на городском валу устоять не могли, ибо в пятом часу пополудни из города совсем стрелять перестали, и так до вечера, и через ночь все домы, кирки и магазины огнем пожерты и в пепел обращены. Какой же с неприятельской стороны урон был, того заподлннно ведать нельзя, только думать надобно, что оный гораздо велик был по воплю, который в городе стоял. Но сие от обывателей ближних деревень заподлинно известно, что в городе магазин имелся более 100 000 виспелей ржи, а каждый виспель содержит шесть четвертей, кроме другого почти неисчисленного со всех сторон для хранения привезенного сокровища и имения, которое от большой части погорело».
В принципе, пруссаки сами виноваты в этом. Кони приводит одно из частных писем, опубликованных в «С.-Петербургских Ведомостях» в 1758 году: «Г-н комендант знать не думал, чтобы русские кураж имели так близко к крепости подступить. Он еще и не все пушки на лафеты поставил, но большая часть лежала еще на земле. Так-то делается, когда неприятеля своего презирают».
Несмотря на несчастье, постигшее Кюстрин, крепость держалась. Жители, лишась всего своего достояния, разбежались по лесам, перешли за Одер и питались кореньями и мирским подаянием. На пятый день осады Фермор снова потребовал сдачи, грозя в противном случае взять город штурмом и не пощадить ни одного человека. Комендант отвечал: «Я буду защищаться до последнего человека, а когда мы все падем, русские могут занять крепость и делать что угодно».
Делать было нечего. Болота, окружавшие крепость, и близость генерала Дона не допускали «правильной» осады со всех сторон. Фермор продолжал бомбардирование. Между тем он послал особенный корпус для соединения со шведами, который убедил действовать с ним совокупными силами. В таком положении были дела, когда Фридрих явился на помощь любимой своей Померании. При виде опустошения и бедствия страны солдаты его, несмотря на изнеможение от форсированных маршей, горели нетерпением сразиться с неприятелем и отомстить ему за все обиды. С прискорбием увидел король обгорелый остов Кюстрина. Бедствие жителей, которые окружили его в рубищах, покрытые ранами, изнуренные голодом, взволновало его душу.
«Дети! — воскликнул он, выслушав их жалобы. — Я не мог прийти к вам ранее! Но успокойтесь: я опять отстрою ваш город, вы снова будете счастливы!» Он приказал раздать им 200 тысяч талеров на первое обзаведение. Когда Фридрих осматривал укрепления, комендант явился к нему с повинной головой, извиняясь в своих ошибках и в том, что не успел принять необходимых мер к удержанию неприятеля. «Замолчи! — сказал ему Фридрих строго. — Не ты виноват, а я, потому что сделал тебя комендантом».